Псалмы Ирода

Фриснер Эстер М.

В рощице мертвых деревьев на коленях, упираясь в землю руками, стояла Бекка. Ее рвало последними остатками полдника. За своей спиной она слышала поток брани родича, обрушивающийся в равной степени на ее и на его собственную голову. Ее глаза почти ничего не видели из-за застилавших их слез, а из носа, как только начался новый приступ рвоты, потекла густая вязкая жижа. Омерзительная вонь от кипящего котла теперь стала чуть послабее, а запах пылающих под котлом сучьев, наоборот, усилился.

— Ты, верно, хочешь, чтоб нас обоих убили, Бекка! — бормотал Том, яростно помешивая в котле деревянной лопаткой. Он кинул в котел еще одну пригоршню крошек какого-то

зелья, которое он притащил вместе с котлом и лопатой из хижины, специально отведенной под встречи мужчин. — Так шумишь, что счастье, если нас не услышат дома.

— Я… я вовсе не шумела… Я… — Бекка ничего не могла сделать с собой. Она втянула еще один глоток того специфического запаха, который исходил от котла, и ее тут же снова вырвало. Несмотря на свои претензии стать травницей, Бекка не имела ни малейшего представления о том, какие травы пошли на изготовление этого серовато-коричневого порошка, и о том, когда и где мужчины собирали и сушили их. А если по правде, то ей не полагалось даже задавать себе такие вопросы. Это было чисто мужское дело.

Однако сатанинский Червь сомнения был силен. Даже в те минуты, когда Бекка извергала из желудка все его содержимое, а ее ноздри наполняла отвратительная вонь адского варева, она продолжала думать о том, действительно ли порошок облегчает процесс рождения скелета, как уверял ее Том. «А может, он нужен лишь для того, чтобы производить впечатление да разводить на всю округу зловоние, — нашептывал Червь. — Я помню, когда они впервые…» Но Бекка усилием воли заставила его замолчать.

Вонь и показуха. Именно из этого и состоит почти все мужское Знание, если верить тому, о чем шептались Хэтти и другие женщины, когда поблизости не было никого, кроме ребятишек женского пола.

Бекка отерла рот тыльной стороной ладони и осторожно попятилась, стараясь не коснуться подолом юбки луж пенистой блевотины. Ей придется умыться, прежде чем они пойдут в Миролюбие, чтобы смыть кислый запах рвоты. Она поднялась на ноги и попыталась вернуть себе тот храбрый вид, который напустила на себя внутри Поминального холма.

— Никто не собирается убивать нас. Том, — сказала она, стараясь изо всех сил, чтоб голос ее звучал спокойно. — Никто же не знает, что я была тут. По правде говоря, я бы очень удивилась, если б главный смысл этого порошка заключался не в том, чтоб распространять жуткую вонищу, которая удерживала бы народ подальше отсюда.

— Бекка!.. — Голос ее родича звучал тихо, а потому особенно угрожающе.

— Нет, правда, Том, не надо бояться. Когда меня хватятся, я просто скажу, что я пошла вместе с тобой, чтобы выразить почтение мисс Линн. Все же знают, как я люблю ее. И меня простят. Ведь это ты попросил у меня помощи, и я была обязана помочь тебе, не так ли?

Том прислонил к ноге деревянную лопаточку, с которой стекала горячая жижа. Он, по-видимому, не ощущал боли от кипятка, сбегающего с лопаточки на его рабочие штаны и пропитывающего их. Это безразличие к боли было залогом успехов, ожидавших его впереди. Мужчины, занимавшие в иерархии фермы низшие места, расхваливали тех мальчишек, которые обладали таким качеством, подлизываясь к потенциальным наследникам хутора. Так что те парни, что были поумнее, старались не хвалиться подобной способностью и скрывали ее от па. Ведь и раньше на хуторе бывали случаи исчезновений: не один родственник Бекки погиб во время «дружеских» соревнований молодых ребят на предмет того, чье тело сможет вынести большую боль. И никто ни о чем не спрашивал, если оказывалось, что за столом не хватает кого-то из молодых. Правда, потом слышалось приглушенное перешептывание женщин, скрытно хлопочущих вокруг той, кто была матерью исчезнувшего.

Па

называл это Божьим судом, и все разговоры прекращались, хотя иногда именно он бывал последним человеком, которого видели вместе с исчезнувшим юношей.

— Ты мне здорово помогла, Бекка, — сказал Том. — Я признаю это. Там — ближе к вершине… — Его глаза закатились так, как, по словам рассказчиков, закатываются под лоб глаза людей, почувствовавших на своем затылке дыхание призрака. — Я ведь боялся, что она еще не умерла, но ты…

— Я просто знала. — «Ее плач звучал у меня в голове вместе с голосами остальных. Теперь его уже доносил не ветер, нет, он звучал в самом черепе, он звал Линн по имени. О Господин наш Царь, если Знание кладет предел женской добродетели, то зачем Ты даровал мне такое темное Знание?» — Готовясь к тому, чтобы стать травницей, узнаешь многое.

Добродушная ухмылка Тома выглядела будто наклеенной.

— Это ж надо — моя маленькая родственница и вдруг — травница! Благостная Мария свидетельница — ты будешь самой замечательной травницей, какие только бывали в этом Имении. Ну а теперь отойди подальше, Бекка, да поглядывай внимательнее по сторонам. Ты в этих делах мне помочь не можешь. Забрызгаешься, обожжешься, уж тогда тебе никакие объяснения не помогут.

Бекка послушалась. Она отбежала от Тома как можно дальше и затаилась в реденькой рощице. Ее родич ногами накидал на умирающий костер пыльную землю, потом подвел лопатку под днище котла и пользуясь ею, как рычагом, опрокинул котел на бок. Вода и какая-то рыхлая масса вылились как раз туда, куда хотел Том, — в направлении, строго противоположном тому, где лежали пахотные земли Праведного Пути. Жирная масса застряла у корней деревьев, но она не могла повредить тому, что уже было мертво.

Том стоял на коленях за перевернутым котлом, пока последняя капля жидкости не стекла с его стенок. Он принес с собой из мужской хижины небольшой кожаный рюкзачок. Оттуда он еще раньше вытащил мешочек с порошком для кипячения, отличные смолистые лучинки для растопки и чудесную трутницу, вряд ли принадлежавшую Тому, как решила Бекка, уж слишком изящно была она изукрашена. Все это Том аккуратно выложил на кусок простой голубой ткани, цвета покрывала благостной Марии. Теперь он доставал из рюкзака последнюю вещь, которая там оставалась.

Бекка сначала подумала, что это тоже материя, скатанная в трубку и выглядевшая совершенно безобидно. Выцветшие узоры, изображавшие зверей из Писания, красными, черными и охряными пятнами проглядывали между бечевками, связывавшими рулон. Том развязал узлы, раскатал сверток и расстелил его на земле чуть подальше от других предметов.

Бекка увидела в центре фигуру распятого на кресте Христа. Его Мать склонялась по одну сторону, Иосиф и его юные жены — по другую. А у подножия креста толпа веселых ребятишек радостно пировала среди чуда изобилия — хлебов и множества рыбы. С терновым венцом на лбу, с гвоздями, вбитыми в руки и в ноги, с глубокой раной от копья в боку, улыбаясь, Христос взирал на них со своего креста.

Этот раскинутый на земле плат поражал высоким искусством исполнения. Бекка подошла поближе, чтобы лучше разглядеть детали. Ее нога оскользнулась на наполовину сгоревшей головешке из погасшего костра, и Бекка чуть не упала на Тома и его ткань.

Бекка никогда не подозревала, что ее родич может двигаться с такой стремительностью и что он может отшвырнуть ее так далеко и так грубо. Она отлетела назад и тяжело приземлилась, с силой ударившись о ствол дерева. На мгновение ей показалось, что Том сейчас сломает ей шею; сквозь боль до ее сознания донеслись слова, тем более страшные, что Тому приходилось шептать то, что он хотел бы выкрикнуть во весь голос: