Пси-ON. Книга II
Шрифт:
— Минимально. — И сие являлось чистой правдой, ибо несмотря на свой «грозный» разум, именно что интеллектуально я, возможно, особо никуда не продвинулся. Всё-таки интеллект — это не только лишь способность к анализу поступающей информации и ускоренному мышлению. Со стороны я, конечно, могу показаться вундеркиндом похлеще лучших умов человечества сугубо за счёт ускорения работы сознания, но вот создать что-то, толкнуть прогресс вперёд и так далее — это вне моих компетенций. Быть может, полноценное и всестороннее образование это исправит, но… звучит сомнительно. — Только проверял, как гидрокинетика реагирует при взаимодействии с другими направлениями, косвенно задействующими жидкости. Лёд, пар, различные взвеси, человеческие плоть и кровь…
— «Человека» ты, я надеюсь, не на себе проверял? — Вздёрнул бровь Литке-старший.
— Я не экспериментировал в полном смысле этого слова, если ты об этом. Сугубо оценил саму возможность… отсутствующую по причине высокой «стабильности» моего тела. Не берусь загадывать, но так дела должны обстоять у каждого псиона. — Потому что иначе мои опасения по поводу оторвавшегося от сердца сосуда были бы несколько более реальными, и этому учились бы полноценно противодействовать. На тело можно было воздействовать опосредованно и извне, но вот изнутри — увы.
— Так оно и есть. Тело псиона и всё то, что разум считает его частью фактически неприступно для любых сторонних воздействий. Да и для не посторонних тоже: я, например, не смогу себя «подогреть» напрямую, даже если очень захочу…
— Погоди-погоди. — Я сфокусировал взгляд на лице парня. — Что значит «всё, что разум считает его частью»?
— Это известный в определённых кругах феномен, при котором псион, лишившийся конечности и установивший протез, со временем как бы «делает» этот протез частью себя. Если поначалу другой псион может, скажем, раскалить протез, заморозить или сделать что угодно ещё изнутри, то спустя несколько месяцев это становится невозможным. — Я прищурился, уже видя в этом знании определённого рода перспективы. Что значит «разум делает», если я и есть этот разум? И почему я не могу осознанно увеличить эту область хотя бы до радиуса в метр? — Считается, что разум стабилизирует всё то, что считает частью подконтрольного тела. Слышал даже, на западе есть один псион, экспериментирующий в этом направлении и чуть ли не экзоскелет, обшитый кожей на себе таскающий.
— Это интересно. Очень интересно. — Задумчиво пробормотал я. — А имя или прозвище этого псиона ты, случайно, не помнишь?
Литке-старший пожал плечами.
— Он не особо известен, и я знаю про него только со слов деда. — Что ж, логично и печально, но информацию я смогу найти и сам. Ноутбук есть, время — тоже. Единственное что огорчает, так это то, что с моей скоростью мышления пользоваться примитивным лэптопом будет несколько болезненно… но что мешает совместить с чем-то ещё? — Он интересуется протезами, мечтая о том, чтобы вернуться в строй. И если бы не указ Его Императорского Величества, он обязательно оказался бы на передовой.
— Указ? — Я завороженно глядел на то, как вокруг Литке-старшего вращались потоки воды. Он походил на мага из старого мультика, и недоставало разве что плавных движений «а-ля боевое искусство».
— Это долгая история, так что давай-ка совместим с делом. Мне интересно, сможешь ли ты это повторить… — Один из водных потоков резко сжался, задрожал — и из него выстрелила тонкая струя, вгрызшаяся в мишень и за считанные мгновения оставившая на металле глубокую, гладкую рытвину. Будь на месте цели человек — и его бы просто рассекло на две половинки. Давление не оставляло пространства для шуток, и было крайне опасным в неопытных руках. Я оценил процессы, проведённые Георгием, и точно мог сказать, что в плане сложности такое «водяное орудие» ушло даже дальше низкотемпературной плазмы в её базовом проявлении, не требующем прикрывать себя или кого-то ещё от нестерпимого жара. Тем не менее, в отличии от Литке я мог задействовать тот же телекинез для упрощения или полного изменения процесса. Пресс я ещё не создавал, но вот делать это рядом с кем-то ещё…
Отложив эксперименты на потом, я занялся повторением увиденно в более традиционной манере. Собрав свою каплю влаги, — между прочим, влажность в помещении упала ещё сильнее, и компенсационные механизмы вентиляции не справлялись совершенно, — я оградил её телекинетическими «щитами», приступив к самому процессу. Он был понятен, но меж тем потенциально опасен, так что я никуда не торопился и ускорением сознания не злоупотреблял.
— Касательно указа… Если говорить в общих чертах, то всего сорок семь лет назад Литке были чужими
Да, сам факт обладания моей мощью, — пока по большей мере потенциальной, — может дать многое, но будет ли мне этого достаточно?
— … Тогда шёл десятый год псионической эры, и столь способных и молодых псионов было мало. Первый десяток лет в принципе не был богат на одарённых, и пробуждались, по большей части, люди от тридцати до пятидесяти лет. Потому лично я не вижу ничего удивительного в том, что Его Императорское Величество посчитал неприемлемым разбрасываться таким наследием, каковое обнаружилось у моего деда. Он одолел одного из сильнейших псионов в мире, и при этом выжил, что, согласись, достижение. — Я согласно кивнул. Первое десятилетие — это самое начало технологического бума и передела мироустройства. Тогда сильные псионы действительно обладали особой ценностью, а утрата их крови означала подрыв боеспособности государства в будущем. — Тогда-то и был издан указ, обязующий каждого псиона четвёртого ранга и выше, желающего сражаться на поле боя, предварительно оставить после себя как минимум троих потомков разных ветвей. Моего деда, собственно, после той победы и повысили. Догадываешься, что произошло?
— Если честно, то не совсем. — Образ аристократии в моей голове включал в себя многожёнство как норму, ибо сие было даже узаконено. Потому-то я и не сразу осознал, что и среди знати могут встречаться уникумы.
— Мой дед — однолюб, Геслер. Он не смог заставить себя ни найти других женщин, ни прибегнуть к искусственному оплодотворению. Даже возможность отдать дитя на попечение государства не изменила его мнение. И вот уже почти сорок лет глава нашей фамилии не имеет возможности показать, каких высот он достиг на своём пути. Зато это можем сделать мы, ведь доблесть и сила предков проявляется в их потомках. — Георгий широко усмехнулся, и от него вновь повеяло той самой горделивостью. М-да, вот и выяснилось, кто привил сие внукам. Нереализованные желания, помноженные на огромные возможности — и вуаля! — В общем-то, ты мог найти всё это в сети. В те годы эту тему журналисты разобрали настолько подробно, что кое-чего и мой дед не знал.
Первая слабая струйка ударила в стену, расплескав драгоценную влагу по полу. Никакой разрушительной мощи этот процесс в себе, естественно, не нёс. И не должен был, ибо я оттачивал сам механизм работы этой манипуляции.
— Для того, чтобы это найти, нужно об этом хотя бы узнать, что вряд ли произошло бы в ближайшие годы. Так что — спасибо за то, что рассказал мне об этом. — Произнёс я благодарно, ничуть не покривя душой. Истина была ценна, а истина из уст внука непосредственного участника тех событий имела ценность стократ большую. Уверен: как бы я ни искал, а некоторые детали едва ли попали в сеть.
Да тогда и сети-то не было, чёрт подери!
— Я рад тому, что сомнительное первое впечатление обо мне не стало препятствием для нашего дальнейшего общения. — Неловко рассмеялся Литке-старший. Его брат же старался не отсвечивать, изображая из себя тренирующееся бревно. Очень любопытное бревно. — Иначе, чувствую, это была бы одна из самых больших моих ошибок.
— Кто знает, Литке, кто знает. Продолжим?
Я кивнул в сторону «арены» — условной площадки на полигоне, где мы по-очереди что-то демонстрировали, уничтожая начавшие заканчиваться мишени. Вот уж кто точно живёт припеваючи, так это производитель оных. Государственный контракт, регулярные и обширные заказы — чего ещё желать?