Психи
Шрифт:
Нет, нет, нет, нет, нет, нет. Этого не может быть.
Дорога ухабистая, и по звуку шин, попадающих в выбоины, и по тому, как мое тело летает по багажнику, когда машина поворачивает, становится ясно, что он едет на безумной скорости, но он хотел бы этого. Если братья хотя бы мельком видели его, когда он уходил со мной, то он уже покойник.
Я кричу, дергаю за оголенные провода, выбиваю задние фары и умоляю освободить меня до боли в горле, но в ответ он лишь включает музыку, заглушая мои крики. Я пытаюсь заглянуть в маленькую дырочку от задней фары и просунуть туда руки, как в кино, но это
За мной никто не придет. Я вернулась к исходной точке, и что-то подсказывает мне, что на этот раз мне повезет меньше.
Я терплю безрассудную езду и сильные толчки еще тридцать минут, прежде чем машина с визгом останавливается на грунтовой дороге. Вокруг машины поднимается пыль, и я отворачиваюсь от глазка, когда парень глушит двигатель и выходит из машины.
Дверца хлопает, и вся машина сотрясается, но ничто так не будоражит мою кровь, как звук его ботинок, хрустящих по грунтовой дороге. Он подходит все ближе и ближе, и мое сердце колотится от ужаса. Я ничего не могу поделать. Я не могу пошевелиться, чтобы занять более выгодное положение и попытаться отбиться от него, и я чертовски уверена, что у меня в заднице нет ножа, которым я могла бы перерезать ему горло. Но я почувствовала, как легко он протащил меня по клубу. Этот парень силен. Он неумолим. И уж точно ему на меня наплевать.
Он останавливается в задней части машины, и у меня сводит живот, когда я слышу, как он сжимает рычаг багажника. Она открывается, и внутрь проникает тусклый свет, но, прежде чем я успеваю хорошенько рассмотреть его лицо или даже закричать, он протягивает руку и хватает меня.
Мужчина выдергивает меня прямо из багажника и отбрасывает на пять футов в сторону. Я падаю на землю с тяжелым, болезненным стуком, когда чистый слой пота, покрывающий мою кожу, мгновенно смешивается с грязью. Не сводя с меня глаз, он захлопывает багажник и начинает преследовать меня, наслаждаясь моим страхом, когда я отползаю назад, отчаянно пытаясь убежать в густой лес вокруг нас.
Мужчина широко улыбается, темнота в его глазах едва заметно оттеняет то, к чему я привыкла, но, в отличие от братьев, этот мужчина не намерен останавливаться. В нем есть что-то знакомое, но я не могу его вспомнить, слишком напугана, чтобы даже начать перебирать все лица, которые мне пришлось запоминать за последнюю неделю.
— Наконец-то, — бормочет он себе под нос, опустив глаза в болезненном возбуждении.
Я отползаю назад, отчаянно пытаясь устоять на ногах, но он приближается слишком быстро.
— Ты взял не того человека. Я… я даже не знаю тебя. Я ничего не сделала.
— Нет? — он широко улыбается, хватает меня и высоко поднимает над грязной землей. — Значит, ты не та девушка, которая пырнула моего младшего брата?
— Что? — Я кричу, ужас тяжело опускается у меня в животе. — Кого?
— ДРЕЙВЕН МИЛЛЕР, — рычит он. — Эти гребаные братья ДеАнджелис зарезали его, как гребаное животное. Они забрали у меня все, и здесь ходят слухи, что ты их новая маленькая игрушка.
Он швыряет меня на твердую, грязную землю, и я снова отползаю назад, поспешно поднимаясь на ноги. Не оглядываясь через плечо, я взлетаю, как гребаная ракета, успевая сделать всего три шага, прежде чем он выбивает
— Ты не сможешь уйти от меня, милая, пока я не уничтожу тебя точно так же, как они уничтожили моего брата.
Он снова хватает меня и тащит через лес, пока я кричу в агонии, острые сучья без усилий впиваются в мою кожу.
— ОТПУСТИ МЕНЯ! — кричу я. — Я НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛА.
Он просто смеется, и я чувствую, как весь мой мир рушится. Они никогда не найдут меня здесь.
Он наконец останавливается, и мои глаза расширяются при виде старого погреба, и я едва успеваю осознать, что происходит, как он поднимает крышку и сбрасывает меня вниз по старым деревянным ступенькам. Он следует за мной вниз, дергая за старую веревку и освещая комнату, когда люк с громким стуком захлопывается над его головой.
Я бегу, пока он продолжает опускаться, пока моя спина не ударяется о фарфоровую ванну в центре пустой комнаты.
— Что это, черт возьми, такое? — Я вздыхаю, наблюдая, как старший брат Дрейвена крадется за мной, мои глаза широко раскрыты.
Он останавливается и отходит в сторону, где длинный стол занимает всю ширину комнаты. На столе разложено всевозможное оружие, старое и покрытое ржавчиной, то дерьмо, от которого мне нужно будет сделать прививку от столбняка, если я каким-то образом выживу.
Он проводит пальцем по столу, тщательно обдумывая, как именно он собирается это сделать, когда он поворачивается ко мне спиной, абсолютно уверенный, что я не представляю для него угрозы, и он прав. Я ни за что не смогла бы подняться по лестнице и открыть люк до того, как он поймал бы меня. И кроме ванны за моей спиной, в комнате больше ничего нет.
— Встань, — приказывает он, все еще небрежно просматривая свой выбор и обхватывая руками плотный материал, прежде чем проверить его упругость.
— Пошел в жопу, — выплевываю я, мой взгляд сосредоточен на том, как он медленно поворачивается и на материале, обмотанном вокруг костяшек его пальцев.
Стиснув зубы, он в ярости прищуривается.
— Я не собираюсь просить тебя снова. Встань.
Я остаюсь на месте, не смея пошевелиться, когда он шагает ко мне. Затем, следуя странице из руководства Джованни по пыткам, он взмахивает рукой и с силой бьет меня по лицу.
— ВСТАНЬ! — рычит он, изо рта у него вылетает слюна.
Слезы наполняют мои глаза, когда острое жало впивается в щеку. Этот парень намного крупнее Джованни, и, черт возьми, в его ударе дохуя мощи. Не готовая снова проходить через это, я хватаюсь за край ванны и, пошатываясь, поднимаюсь на ноги.
Мое сердце тяжело колотится в груди, ужас скручивает внутренности и давит на меня. Он кивает в сторону ванны, его глаза сверкают дикой жестокостью.
— Залезай, — мурлычет он.
Слезы текут по моим щекам, когда я качаю головой. Если я залезу в ванну, для меня все закончится. Ничего хорошего из этого не выйдет.
— Они убьют тебя, — предупреждаю я его. — Они не остановятся, пока твое сердце не окажется на их гребаной полке, как трофей.
Его ухмылка становится еще шире.