Психоаналитическая традиция и современность
Шрифт:
• Материнская страсть выступает в качестве структурированного переживания жизненного опыта.
• Материнская страсть – прототип всякой любовной связи.
• В материнстве прячется женская сексуальность, проявляющаяся в фетишизации тела ребенка и его соблазнении.
• Время и язык являются важными факторами проявления материнской страсти.
• Усвоение языка осуществляется не только со стороны ребенка, но и со стороны матери.
• Мать улавливает язык ребенка, благодаря регрессии говорит на его языке и тем самым возвращает ребенку переживания
• Фактор времени часто связывают со стремлением к смерти, но мать переживает начало новой жизни и тем самым отстраняется от смерти.
• Новое начало (рождение ребенка) – это материнское переживание времени, олицетворяющее собой не только заклинание против смерти, но и ее преодоление.
• Философия материнства заключается в готовности к новому начинанию.
• Отстранение – временной фактор материнской страсти в психоанализе.
• Материнская страсть – прототип двух «главных палачей» человека, каковыми являются влечение и объект.
• Так называемая достаточно хорошая мать (М. Кляйн, Д. Винникотт) никого не любит, поскольку ее страсть превращается в бесстрастность и спокойствие, открытые по отношению ко всем.
• Материнская страсть – граница внутренней паранойи.
• Хорошая мать справляется со своей страстью, она преуспевает там, где параноик терпит поражение (аналогия с мыслью З. Фрейда, согласно которой хороший психоаналитик преуспевает там, где параноик потерпел поражение).
• Возможность сублимации материнской страсти способствует развитию творческих способностей ребенка.
• Мать не может отказаться от господства над ребенком (материнское безумие), но сублимационный цикл делает возможным развитие ребенка.
• Сублимационный цикл связан с отношениями между матерью и ребенком, когда она получает наслаждение в результате соответствующего реагирования ребенка на ее речь и жесты.
• Если мать позволяет представлять ребенку не саму себя, а ее отсутствие, то она является хорошей матерью.
• Мать позволяет ребенку символизировать материнство ради его мышления, языка.
• Мать должна поощрять у ребенка символическое материубийство, которое не является религиозной жертвенностью.
• При символическом материубийстве материнская страсть является не колдовством, а остроумием, смысл понимания которого раскрыт З. Фрейдом в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному».
• Материнская страсть представляет собой расщепление между господством и сублимацией.
• Религия не признает женственности, но признает расщепление материнства.
• В религии, как и в светской жизни, материнство не сексуализировано.
• Сексуализация материнства необходима, поскольку она является средством передачи культуры.
Я попытался представить в сжатой форме некоторые (разумеется, далеко не все) положения, которые были сформулированы Ю. Кристевой и которые получили в ее лекции развернутое обоснование. В ответах на вопросы ею были высказано также ряд мыслей, среди которых стоит отметить
• у мистиков Я поглощает Оно, в то время как в психоанализе Я просвещает Оно;
• мать передает ребенку желание знать, а не истинное знание;
• сексуализация не сводится к коитусу, в ней объединяются влечение и смысл;
• мать передает ребенку сублимацию, а не вытеснение, поскольку в последнем случае ребенок лишается способности к творчеству и становится автоматом;
• когда в семье есть тень инцеста, то это поддерживает супружеские сексуальные отношения.
Полагаю, что все эти теоретические положения и высказывания могут стать объектом самого пристального рассмотрения со стороны российских психоаналитиков.
В рамках данного материала выскажу лишь несколько соображений, связанных с моим восприятием доклада Ю. Кристевой и ее ответом на мою ремарку.
Итак, во-первых, я вполне разделяю точку зрения Ю. Кристевой, согласно которой материнская страсть может являться прототипом последующих отношений женщины со значимыми для нее объектами. Разделяю ее с одной поправкой и некоторым уточнением. Поправкой в том смысле, что материнская страсть может действительно служить прототипом установления последующих именно любовных, но не обязательно сексуальных отношений.
Кроме того, речь может идти, на мой взгляд, об установлении отношений женщины со значимыми для нее не объектами, а субъектами. Причем, в основе подобных отношений лежит именно сексуализация материнства, за восстановление которой справедливо ратует Ю. Кристева.
Во-вторых, сексуализация материнства действительно ведет не только к сексуально окрашенным отношениям между матерью и ребенком, но и к десексуализации женственности по отношению к отцу ребенка и мужчинам вообще. Муж, отец ребенка и мужчина как таковой могут восприниматься женщиной с такой материнской страстью, в результате которой она будет иметь дело с большим ребенком, нуждающимся в ее представлении в постоянном проявлении заботы о нем и контроля над ним. После рождения ребенка сексуализация женственности или ослабевает, или полностью исчерпывает себя, в результате чего прежние, подчас весьма бурные сексуальные отношения супружеской пары утрачивают интенсивность.
Сексуализация материнства и десексуализация женственности нередко оказываются камнем преткновения на пути сохранения совместной семейной жизни. С рождением ребенка обремененный материнской заботой, проявляемой со стороны ранее сексуально привлекательной и отзывчивой женщины, отец этого ребенка лишается или недополучает прежнего сексуального удовлетворения, что нередко приводит к увлечению им другой, сексуально раскованной и щедрой партнершей.
В этом смысле сексуализация материнства, сопровождающаяся десексуализацией женственности, чревата негативными последствиями не только для мужчины, но и для самой женщины, имеющей на руках, как минимум, двоих детей – грудного младенца и большого ребенка в лице мужа.