Психоанализ и искусство
Шрифт:
Но другой стороной дьявола, прямой противоположностью его застывшей форме, является хаос. На нашем собственном примере, на примере как отдельных личностей, так и всего человеческого сообщества, мы слишком хорошо знаем, как выглядит эта «другая сторона» нашего застывшего сознания. Несмотря на то, что застывшая форма дьявола доминирует в нашем сознании и нашей жизни, мы порождаем внутри себя эту бесструктурную, размытую, нечистую аморфность, эту огромную бесформенность и отвращение к форме. Гладкая, цельная жесткость одной стороны неотделима от бесхарактерного, не имеющего различий хаоса другой.
Застывшая форма и хаос, эти две формы отрицательного принципа, непосредственно противостоят принципу творческому, включающему в себя трансформацию, то есть противостоят не только жизни, но и смерти. Трансформирующая ось жизни и смерти
По этой причине только ощущение нашей собственной смятенной души заставило нас начать нашу мифологию с хаоса, из которого, по нашему совершенно безосновательному утверждению, развился порядок. И снова это всего лишь проекция нашего неполного понимания генезиса нашего собственного, создающего порядок сознания. даже сегодня наше сознание в его стремлении понять самого себя, по большей части не замечает того, что развитие этого порядка и свет сознания зависят от изначально установленного порядка и первичного света.
Порядок, который мы обнаруживаем как в бессознательном, так и в сознании — например, духовный порядок инстинктов — задолго до того, как сознание становится детерминантой органической жизни и ее развития, принадлежит к тому плану ощущений, который не доступен нормальному ощущению нашего поляризованного сознания. На этом плане человеческое сообщество живет в относительно безопасном и надежном мире, поддерживаемом культурным каноном, и только изредка землетрясение, подземное столкновение подавленных сил хаоса, Титанов и Мидгардского Змея, нарушает спокойствие человеческого сообщества.
Слой хаоса и мир дохаотического порядка, который живет глубоко под ним, отделены от верхнего мира огненными зонами эмоций, в которые средний индивидуум благоразумно избегает погружаться. В позднем периоде развития цивилизации, по крайней мере до тех пор, пока подходы к таинственным силам обозначены в культурном каноне, средний человек удовлетворяется благоговейным созерцанием сверхъестественного вулкана подземного огня с безопасного расстояния. Но если, как это происходит в наши дни, коллективная дорога в эти области стала непроходимой, мы ощущаем их присутствие, в основном, в зонах вторжения, к которым относятся психические расстройства, и которым родственен, но по сути своей являющийся совершенно другим, творческий процесс — фундаментальный человеческий феномен.
Мы знаем, что у творческих людей также проявляется феномен одержимости. Но, оценивая связь между творческой личностью и трансформацией, следует указать, что индивидуум, который зацикливается на своей одержимости и продуктивность которого основана на мономании, навязчивой идее, занимает низшую ступень в иерархии творческих людей, даже если его достижения имеют большое значение для коллектива.
С другой стороны, творческая трансформация представляет собой завершенный процесс, в котором проявляется творческий принцип, но не как агрессивная одержимость, а как сила, связанная с «я, центром всей личности. Ибо одержимость каким-то одним элементом может быть преодолена только там, где центроверсия, направленная на цельность личности, остается ведущим фактором. В этом случае закон психической компенсации приводит к неослабевающему диалектическому обмену между ассимилирующим сознанием и содержимым, которое непрерывно преобразуется в комплексы. Тогда начинается характерный для творческой трансформации непрерывный процесс — новые комплексы бессознательного и сознания взаимодействуют с новыми плодами труда и новыми трансформирующими фазами личности. Таким образом, творческий принцип подчиняет и трансформирует как сознание, так и бессознательное; как отношения между эго и «я, таки отношения между эго и «ты» Ибо, в творческой трансформации всей личности, модифицированное отношение к «ты» и миру указывает на новое отношения к «я» и бессознательному, а самым явным, хотя и не
Объективно типичный для творческого человека трансформирующий процесс отражается не только в том, что мы называем «воздействием личности. достаточно часто это воздействие (что видно из феномена диктаторов) основывается на одержимости и проекциях, иначе говоря, на факторах очень сомнительного происхождения. В своей высшей форме оно относится к плодам творческого процесса; но наиболее заметной его частью является феномен орus, синтезированный из внутреннего и внешнего, физически субъективного и объективного. В любой сфере человеческой цивилизации, орus — это «дитя» творца; продукт его индивидуальной психической трансформации и целостности, и в то же самое время — новая объективно существующая вещь, которая что-то сообщает человечеству, то есть представляет форму творческого откровения.
Творческий принцип в искусстве обрел такое уникальное значение в наше время именно потому, что создающие символы коллективные силы мифа и религии, праздников и обрядов, практически утратили свое воздействие на нас в качестве скрепляющего коллектив культурного феномена. Искусство, которое вплоть до эпохи Возрождения в подавляющем большинстве случаев являлось служанкой религии, цивилизации или государства, стало оказывать все более сильное воздействие на современное сознание, что подтверждается появлением огромного количества публикаций, посвященных искусству и людям искусства всех времен. Масштаб происходящих перемен становится понятным, когда мы сравниваем общественное положение такого гения, как Моцарт, жившего не так уж давно — в конце восемнадцатого века, с национальной или международной популярностью, которой пользуются в наше время ведущие музыканты, художники и писатели. Такой авторитет творческой личности отчасти объясняется тем, что этот индивидуум является примером наивысшей современной формы трансформации, прежде всего потому, что создаваемый им мир представляет собой адекватный образ первичной единой реальности, еще не расколотой сознанием — реальности, которую способна создавать только цельная творческая личность.
Признаками нашей цивилизации являются дифференциация и гипердифференциация сознания, вплоть до самых опасных их форм — однобокости и разбалансированности. Шаткое равновесие нашей цивилизации больше не может восстанавливаться только естественной уравновешенностью души. Однако возврат к старым символам, попытка зацепиться за остатки символически-религиозных ценностей так же обречены на неудачу. Ибо наше понимание этого символизма, даже наше утверждение его, предполагают, что сам этот символ покинул сверхъестественное царство творчества и вошел в сферу ассимиляции сознания. Наше порожденное ощущениями знание не может изменить того факта, что символ воплощает сверхъестественный фактор, недоступный нашему сознанию. до тех пор, пока имеет место подлинное символическое действие, возможны толкование и конфликт толкований (свидетельством чему является история всех религиозных догм), но объектом споров является реальность, а не символ. Проще говоря, предметом разногласий являются атрибуты божества, а не символизм образов Бога.
Теперь творческий символ живет уже не в символизме культурного канона, а в индивидууме. Он почти перестал жить в святынях, в предназначенных для него местах и временах, или в получивших соответствующий сан людях; но он может жить везде, где угодно, в любой форме и любом времени, то есть анонимно. Именно потому, что в наше время творческий принцип всегда скрывается в анонимности, не предполагающей обозначения его источника никаким божественным знаком, видимым излучением или доказуемой закономерностью, мы погрузил ись в духовную нищету, о которой идет речь в еврейской легенде о мессии, в лохмотьях нищего сидящего в ожидании у ворот Рима. Чего он ждет? Он ждет тебя. Это значит, что творческое искупление (а мы знаем, что время искупления для евреев еще не наступило) облачено в одежды Божьего Человека, и, более того, его бедность и беспомощность делают его зависимым от преданности каждого человека этому Божьему Человеку. Таково наше положение. Мы стоим перед творческим принципом. Где бы мы не нашли творческий принцип, в Великой Личности или в ребенке, в больном человеке или в простой повседневной жизни, мы почитаем его, как тайное сокровище, укрывшийся в неприметной форме фрагмент божества.