Психоанализ сновидений. Практикум расшифровки тайного языка нашего Я
Шрифт:
К машине Тома относится как к материнскому лону: коробочка, прячет ее ото всех, возит, как печь Емелю. Она долго сидит в ней перед своим офисом – настраивается входить в коллектив. И ко мне приезжает заранее. Ее ассоциации со сном: страх секса, менструальной крови, рака крови, смерти. Еще? Роды из домашней тюрьмы, собственной коробочки, перерезка пуповины, короткого поводка, симбиотической связи, из средневековой домостроевской общины с ее культом насилия и ксенофобией. Но она всё еще инфантильна душой и уже немолода телом. Время упущено, кто захочет возиться с такой?
Во сне
Коллеги сватают ее к новому молодому сотруднику: он холост, может быть брак. Но она не хочет заводить служебный роман. Тем более что он не в ее вкусе, не похож ни на персонажа ее сна, ни на ее отца. Она не говорит на работе, что встречается со Степой, хотя не стесняется того, что у него нет высшего образования и что он деревенский мужичок. В это понятие она вкладывает «крепкий, земной».
Я держу в руках китайские шары, вставленные друг в друга, которые отец сделал, намеренно проигнорировав инструкцию по изготовлению. Мне очень жалко, что в них выпал какой-то кусок. Летают корабли-монстры. Страшная голова клоуна с раскрашенными глазами в черной шляпе-котелке. Он приподнимает шляпу, в левый глаз влетает яйцо – жизненная сила или пилот. Со мной проводник, как Вергилий, он всё здесь знает. Мне страшновато, но больше удивительно – это не мультики, а реальность. Внутренний диалог: «Это что такое, откуда они взялись?» – «Это же твои страхи, ты сама их породила когда-то. Потом они материализовались и теперь живут самостоятельно».
Кусок – фрагмент сна, в котором Тамара испытывает сожаление, связанное с покойным отцом. Он выпал из ее жизни, смерть накрыла его черной шляпой. При жизни он игнорировал Тому. Мать интересовалась лишь ее делами и теми переживаниями, которые считала важными. Тамаре, как и мне – Вергилию, – стало не страшно, а интересно заглядывать в себя. Теперь ее глаза ожили.
Большая овчарка тянет меня за руку, а потом за ягодицу к окну. Прихватывает сильно, но на удивление не больно. В окне ничего не видно. Я иду по Тбилиси своего детства: трансформаторная будка, будка сапожника, конура овчарки. Мне хорошо, вольно. Опускается ночь, мне приготовлено место на улице в укромном месте, закрытом деревьями. Там для меня стоит раскладушка (со смущенной предвкушающей улыбкой), но меня беспокоит, что рядом оказываются еще какие-то койки.
Степа любит по-собачьи. В их отношениях нет перспективы. Стремление раскрепоститься ассоциируется у Тамары с половой распущенностью: уличная девка в разных койках. Ее женская сучность…
Тамара предложила Степе разойтись по разным комнатам, он ответил: «Лежи тут и сопи в две ноздри». Мол, в деревне баб держат за второй сорт, а она строит из себя барыню. Тамаре впервые приснилась покойная мама, она выглядела приветливой. Тамара перевезла вещи на квартиру к дочери – со Степой стало невыносимо. Как она могла так унижаться?
Я на балконе, который в раннем сне выходил на бурное грязное море с обломками после кораблекрушения. Это не Тбилиси, внизу
В детстве Тамары было мало любви и свободы. Она застряла в эдиповой фазе в мазохистской позиции. Надо было дойти до дна, чтобы оттолкнуться от него и всплыть.
Мазохизм – это способность растворять ненависть в любви.
Четверо в лодке, не считая собаки
Не знаю почему, но вид человека, который спит, когда я уже встал, приводит меня в неистовство. Меня возмущает, что драгоценные часы нашей жизни, эти чудесные мгновения, которые никогда уже не вернутся, бесцельно тратятся на скотский сон.
Жанна постоянно ссорится с Резо. Так она избегает секса, в котором он импульсивно разряжается. Он дважды хотел начать акт без презерватива, пришлось остановить. Она предупредит его, что третий раз будет последним. Она не будет рожать от мужчины, который орет на нее.
Светло-каштановая сучка-лабрадор не отходит от ворот дома. Там между прутьев застрял щенок, а ко льду примерз другой. Хозяева предлагают забрать их, они не будут их кормить, они им не нужны, якобы они бедствуют. Видно, что это не так. Возьму их, хотя это перевернет мою жизнь. Хозяева кладут щенков в сумку и дают еще одну. Из дома выбегает бойцовская собака с обрезанными ушками, всех забираю. Дома звоню папе, ожидая понимания, что не могла их бросить, он понимает меня.
На кухне, похожей на родительскую, открываю сумки. Там много щенков. Я им рада. Смотрю на бойцовскую собаку, это пес, он кажется теперь красивым. Во второй сумке оказывается кошка, я их боюсь, у меня аллергия на кошачью шерсть. Кошка видит, что я не рада, и оскаливается. Рука тянется ее погладить, она мягонькая, расслабляется. Радость перевешивает тревогу, что я не справлюсь. Во сне постоянно где-то маячит мужская фигура, дающая поддержку. Нужно, чтобы папа и Резо разделяли мои чувства.
После неоднократных уходов и возвращений Резо Жанна наконец по-настоящему рассталась с ним. Иногда кажется странным, что это ее квартира. Она у нее уже пять лет. Стена, которую сделал прежний хозяин, ей не нравится, но она не убрала ее. Купила лишь двуспальную кровать и платяной шкаф. Резо в этом не участвовал.
Моя старшая коллега, с которой мы иногда обсуждаем религию и психологию, нашла пять щенков и пять котят. Они хорошенькие, маленькие, такие теплые, беленькие и светло-песочные. Невозможно их бросить, но и взять нельзя. У щенка большие лапы, вырастет большой собакой, перевернет мне жизнь. Показываю маме, та безучастно повторяет, что они маленькие. Узнаю, что бабка засунула их в мешок и отдала отнести в мусорку. Едем с сестрой искать их в контейнере. Мама не участвует. Находим в зеленом контейнере мешок, похожий на мамин халат из лоскутов. Она оставила его у меня, когда жила в моей квартире во время моих командировок. Когда мама приезжает, я не могу его найти. В мешке нет движения, они умерли. Мы уезжаем. Просыпаюсь с чувством вины: не посмотрела, вдруг они живые.