Психодел
Шрифт:
– Не хотел спешить.
– Боряка прав, – сказал Мудвин. – Есть определенный порядок. Никто не просил Кирилла лезть в это дело. Если вор арестован, пусть следователь позвонит и скажет: «Ребята, мы нашли злодея, мы скоро вернем ваши вещи...»
– Через год, – сказала Мила. – Это «скоро», да?
– Неважно. Есть порядок. Через год – значит, через год.
– О боже! Зачем ждать год, если есть возможность забрать всё через неделю?
– Затем, что такой порядок.
–
И она обвела руками комнату, заваленную книгами, боксерскими перчатками, компакт-дисками, гантелями и пустыми бутылками из-под минеральной воды.
– Да, бардак, – возразил Мудвин, улыбаясь. – Живу один, женщины нет. Порядок наводить некому.
– О боже! – воскликнула Мила. – При чем тут опять женщины? Почему у вас всё время женщины виноваты? Дураки вы, дураки. Никто никогда к вам не придет и не наведет никакого порядка.
– Женщины не виноваты, – сказал Мудвин. – И мужчины тоже не виноваты. Никто не виноват. Особенно не виноват Боряка. Ехать в отделение, совать деньги, заходить в камеру, бить морду какому-то дураку... Так нельзя. Вора накажет государство. Уже наказало. Поймало и посадило в клетку.
– Ага, – сказала Мила. – Государство. Отлично. И это говорит человек, посвятивший жизнь мордобою! Если вы не доверяете государству, – она нагнулась, взяла с дивана деревянную доску с перпендикулярно торчащей ручкой, взмахнула ею и чуть не сбила со стола бутылку, – зачем вам тогда ваши мышцы, ваше каратэ? Зачем вот эта штука?
– Это не штука, – улыбнулся Мудвин. – Это тонфа. Положи на место. Давай я тебе лучше чаю налью.
– Водки, – велела Мила.
– Водку наливаю только с разрешения Боряки.
– Разрешаю, – сразу среагировал Борис.
– О боже, – сказала Мила. – Идите вы к черту, оба.
После хорошего вина водка показалась ей отравой. Но в этой квартирке, с окнами без штор, с видом на капотненский нефтеперерабатывающий завод, где по стенам были развешаны мечи, кинжалы, метательные звезды, старые плакаты с Чаком Норрисом, была уместна только водка.
– Ты, Люда, главное, не нервничай, – сказал Мудвин. – Ты неправильно сказала. Я занимался не мордобоем, а искусством поединка. Искусством, понимаешь? А он, – Мудвин обнял Бориса за шею, – занимался спортом. «Банку» качал. Не чтоб перед девочками позировать, а просто ему по кайфу было – вот и качал. И государство тут ни при чем. У него своя жизнь, у нас – своя. Лично я не ищу у него защиты... – Мудвин повернулся к Борису. – Ты ищешь?
– Нет, – ответил Борис.
– Вот, – Мудвин кивнул. – Он тоже не ищет. Государство большое, бестолковое, оно еле-еле само себя держит. Нашли менты вора – спасибо, молодцы, уважаю. Не нашли – ладно, никаких претензий. Пусть лучше террористов ловят и педофилов, от них проблем больше. А воры есть воры, они всегда были и будут... Мы взрослые дяденьки, мы сами себя защитим. А государство пусть защищает слабых и старых. Понимаешь?
– Нет, – сказала Мила. – Но к черту всё это. Сколько вы уже выпили?
Мудвин заглянул под стол.
– Три.
– Празднуете, да?
– Имеем право, – веско сказал Борис. – Мужской день. Тем более, мы мужчины не простые. А брошенные.
Мила усмехнулась и положила на стол две коробки.
– Эх вы, брошенные. Вот вам. От меня. Чтоб не думали, что я забыла про мужской праздник...
Борис открыл коробку, вздохнул.
– Перчатки, – сказал он. – Спасибо, любимая.
– И у меня, – сказал Мудвин. – Но твои лучше. У меня простые, а у тебя лайковые.
Борис поднял глаза на Милу.
– Может, помиримся тогда, раз такое дело?
– Помиримся? – весело переспросила Мила. – А мы разве ругались? Мы просто разъехались и всё.
– Тогда, может, съедемся?
– Не переживай, – вежливо сказала Мила. – Съедемся.
– Правильно, – сказал Мудвин, жуя кусок колбасы. – Только не спешите. Лучше пожить отдельно и соскучиться как следует. Потом как съедетесь, как наброситесь друг на друга, со страстью дикой – круто будет!
– А если не съедемся? – спросила Мила.
Мудвин подумал. Вздохнул.
– Тогда, – сказал он, – я на тебе женюсь.
– Правильно, – похвалил Борис. – В эту женщину слишком много вложено. Ее нельзя выпускать за пределы нашего узкого круга. Либо я, либо ты. Других не подпустим. Сожрем с потрохами. Женись на ней, чувак. Пусть она будет Брянцева.
– Лучше ты, – сказал Мудвин. – Пусть она будет Локтева. Из меня муж никакой. Денег нет, башка отбита, кости переломаны.
– У меня хуже, – сказал Борис. – Я вообще... ну, как бы... банкрот. Более того, дурак дураком. Так что извини, Лю! Мы не будем на тебе жениться. Ты не будешь ни Локтева, ни Брянцева, ничья. Богданова. С нами свяжешься – всю жизнь плакать будешь. Ты правильно сказала: внешне мы мощные ребята, настоящие животные, у нас черные пояса, бицуха, тачки навороченные, но внутри – обычные балбесы.
– Особенно я, – сказал Мудвин.
– Нет, – возразил Борис. – Ты в норме, Брянцев. Ты в норме. А вот я – реальный, конченый балбес.