Психолингвистические аспекты перевода
Шрифт:
При взаимодействии человека с предметной действительностью сознание включает в себя в качестве необходимого компонента чувственную ткань образов конкретных предметов (например, такой образ у зрячего и слепого будут сотканы из разной чувственной ткани). И так как чувственная ткань является важным, но не решающим компонентом сознания, то она может существенно меняться, не затрагивая при этом образа мира. «…Именно благодаря чувственному содержанию сознания мир выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его сознания – как объективное “поле” и объект его деятельности» [Леонтьев А.Н. 2001: 97].
Наличие чувственной ткани в сознании обеспечивает симультанизацию – то есть видение ситуации целиком, а не как процесса или набора отдельных её частей.
Однако «сколь бы ни была богата чувственная ткань, на её основе нельзя построить такую картину мира, в которой бы человек мог дать себе отчёт. У человека чувственные образы приобретают новое качество, а именно свою означенность» [там же: 100]. И при этом важно понимать, что построение названного А.Н. Леонтьевым пятого квазиизмерения, наполненного значениями, – это движение через чувственность за границы чувственности, т.е. к амодальному миру (точнее – его образу). А природа значения «…не только не в теле знака, но и не в формальных знаковых операциях, не в операциях значения. Она – во всей совокупности человеческой практики, которая в своих идеализированных формах входит в картину мира [Леонтьев А.Н. 1983. Т. 2: 261] (следует отметить, что А.Н. Леонтьев употребляет выражения «картина мира» и «образ мира» синонимически). Более того, значение (в том числе и значение слова) есть способ и средство осуществления действия, и оно ведёт, по слову самого А.Н. Леонтьева, двойную жизнь: оно является и достоянием общества, и достоянием индивида, его психики и сознания [Леонтьев А.Н. 2001: 100–103].
Сознание не работает с «голыми» значениями, а преломляет их, как бы оценивает значения для субъекта объективных обстоятельств и его действий в этих обстоятельствах, придавая значениям личностный смысл. Последний в отличие от значений не имеет «надындивидуального», непсихического существования. Чувственная ткань связывает предметные значения с реальностью объективного мира, а личностный смысл связывает их с реальностью самой жизни человека в этом мире, с её мотивами. Смысл и создаёт пристрастность человеческого сознания [там же: 103]. Смысл выражает укоренённость индивидуального сознания в бытии человека, а значение – подключённость этого сознания к сознанию общественному, к культуре [Зинченко 2010: 254].
Образ мира состоит, строится не из абстрактных значений, а из личностных смыслов, что делает его одновременно и образом мира, и образом нашего отношения к миру, нашего переживания мира. «Мы пристрастны в нашем видении мира, оно всегда окрашено нашим переживанием» [Леонтьев А.А. 2003: 349].
«Понятие смысла, выводя анализ за пределы сознания, в плоскость жизненного мира, позволяет преодолеть бинарную оппозицию аффекта и интеллекта, познания и чувства, в плену которой человекознание продолжает оставаться ещё со времен античности» [Леонтьев Д.А. 2007: 165]. Это понятие и его место в психологии и других науках о человеке подробно проанализировано в указанной монографии Д.А. Леонтьева.
Итак, основными моментами образа мира являются чувственная ткань, значение, смысл (мы не имеем возможности вдаваться в подробности соотношения этих и возможных других составляющих сознания и образа мира [Василюк 1993; Зинченко 2010; Леонтьев А.А. 2001: 267–279]).
Образ мира есть одновременно процесс и продукт отражения внешнего мира в психике и сознании. Однако здесь следует избегать ошибочных выводов, помня, что, во-первых, реальность, которую воспринимает и в которой действует человек, не является производной от образа мира; во-вторых, образ мира не существует безотносительно реальности, это не продукт голой абстракции или воображения; в-третьих, связь субъекта и образа объекта нельзя считать прямой и ничем не опосредованной. «Системный характер отражения заключается в том, что и процесс, и продукт отражения служат формой связи (взаимосвязи) отражаемого и отражающего объектов, а не являются принадлежностью только отражающего объекта. Отражение как образ есть проявление сущности и отражаемого, и отражающего объектов, есть способ их существования в ином (друг в друге за пределами физических границ тела объекта)» [Смирнов 1985: 130]. Отражение, образ рождается из деятельности, взаимодействия субъекта и объекта. Это положение снова заставляет нас мысленно вернуться к идее континуума «бытие – сознание».
Образ мира первичен по отношению к восприятию, построению образа любого конкретного объекта [Зинченко 2011: 352; Леонтьев А.Н. 1983. Т. 2: 260; Смирнов 1985: 142–143], восприятие конкретного объекта есть встраивание, вживление его образа в образ мира. Это означает, во-первых, что «…не восприятие полагает себя в предмете, а предмет – через деятельность – полагает себя в образе», а во-вторых, что воспринимаемый предмет «…не складывается из “сторон”; он выступает для нас как единое непрерывное; прерывность есть лишь его момент [Леонтьев А.Н. 1983. Т. 2: 260].
Широко известным является положение об амодальности образа мира, однако здесь необходимо помнить о том, что «образ амодален в том смысле, что он по способу своего происхождения адекватен не стимулу, а действиям субъекта в предметном мире… Разумеется, положение об амодальности образа не исключает наличия в нём на определённых этапах его формирования или актуализации вполне модальных, в том числе иконических (картинных) свойств…» [Зинченко 2011: 351].
«Образ мира, создаваемый человеком, не только полнее, шире, глубже, чем требуется для сиюминутных жизненных задач. Он принципиально иной, чем отражённый в нём мир. <…> …Образ мира избыточен в том смысле, что содержит в себе то, чего в мире нет, ещё не случилось, содержит даже то, чего не может быть никогда. Образ мира имеет в своём составе не только прошлое (часто ложно истолкованное), а хорошо или плохо предвидимое будущее» [Зинченко 1998: 52].
А.Н. Леонтьев особо оговаривает, что, несмотря на то, что образ не есть картинка, на которой изображён внешний мир, между миром и образом мира нет непроходимой границы. «В образе мира сохраняется устойчивость, объективность существования мира, и мы не помещаем наш образ в мир, не строим мир по подобию наших ощущений, а, наоборот, сближаем наши ощущения с тем миром, не перед которым мы просто стоим, а в котором мы рождаемся, развиваемся, действуем, находимся» [Леонтьев А.Н. 2001: 149].
Выводы
Деятельностная парадигма позволяет встроить переводоведение в систему как лингвистики (через психолингвистику), так и психологии, на прочном философском и методологическом основании. Такая ориентация сразу на несколько направлений позволяет иметь дело с внутренне сложными объектами и исключает изучение их внутреннего строения путём непосредственного и простого переноса методов анализа и понятий без их переосмысления. Это также позволяет исследователю (и в большой мере заставляет его) избегать одношаговых решений и искать сущность деятельности и явлений, кристаллизованных в превращённых формах и продуктах деятельности.
Деятельностный подход весьма эффективен при изучении языковых / речевых явлений, так как даёт возможность рассматривать их в системе и общественных, и психических явлений. «Концептуальные представления и принципы анализа теории деятельности позволяют сформулировать единый аналитический понятийный аппарат для исследования не только речи как деятельности (или, точнее, как действия, не имеющего собственного мотива), но и, что гораздо важнее, для речевого общения и для предметной деятельности, обслуживаемой этим общением… Нет необходимости изолировать речь от неречевого контекста даже в анализе, так как этот контекст описывается в тех же понятиях, и речь описывается частью системы, охватывающей и речь, и общение, и деятельность. Теория деятельности придаёт этим явлениям единую – деятельностную – законосообразность» [Тарасов 1987: 112–113]. Не менее эффективным такой подход может оказаться при исследовании перевода, являющегося одним из явлений языка и речи и занимающим определённую «нишу» в многообразии общественных взаимодействий людей.