Психология фото- видеосъемки: практика, конфликтология, социология
Шрифт:
Социальный статус есть у каждого из нас. Это положение, которое человек занимает в обществе – кто-то выше, кто-то ниже. Зависит этот статус от степени принадлежности к власти, от уровня доходов, занимаемой должности, образования и пр. [35].
Однажды я снимал репортаж в исправительной колонии в Тамбовской области. Подъехав к колонии, направил объектив на человека, который дежурил в будке у шлагбаума. Я ждал привычного "наезда", который нередко совершают люди при погонах, реагируя на внезапную съемку. Но парень в будке растерянно молчал. Оказалось, что это не охранник, а обычный заключенный (когда я об этом узнал, то съемку прекратил). Но был и другой случай. Как-то раз эколог по
Но социальный статус важен нам не сам по себе. Он – часть "я-концепции". Понятие это сложное, но если вкратце, то "я концепция" – это то, что человек думает о себе и кем себя считает. Какими он видит свои личные качества и таланты, как он их оценивает, а также как его оценивает окружение, включая нас с вами [17]. Представим "я-концепцию" какого-нибудь мэра. Он осознает, что он начальник, а потому уверен, что его команды должны выполняться.
Когда я работал на городской телекомпании в Краснодаре, мы с оператором отправились снимать, как мэр (сейчас уже бывший) встречается с работниками культуры. Набрав нужных кадров, мы вскоре уехали. Но после встречи мэр не поленился позвонить директору нашего ТВ с претензиями: почему мы ушли, когда он продолжал говорить? Распоряжаться журналистами – отечественная традиция, и российский чиновник, в глубине души, нередко чувствует себя ее продолжателем. Поэтому он убежден, что должен командовать человеком, снимающим видео. И это убеждение – тоже часть его "я концепции".
А теперь вообразим: кто-нибудь посторонний внезапно направил на мэра объектив. Мэр это воспринимает как попытку оспорить его власть, принизить его социальный статус, а значит – как покушение на его "я-концепцию". Более того, несогласованная съемка ему подспудно кажется нарушением социальной иерархии, общественного устройства. Если "я-концепцию" мэра представить в виде шара, то при несогласованной съемке на этом шаре появляется вмятина. И мэр стремится эту вмятину устранить.
Словом, сформулируем еще одно правило: в России необходимо признавать и подчеркивать социальный статус того, кого мы снимаем. И неважно, это губернатор или дворник. Поскольку съемка воспринимается как попытка социальный статус понизить, нужно показать человеку, что ничего подобного мы в действительности не хотим. При этом оценка статуса должна быть адекватной, то есть нельзя дворнику говорить, будто он как губернатор: нас заподозрят в лести или насмешке, что вызовет еще большее отторжение. Но подчеркнуть, что мы понимаем и уважаем труд человека, никогда не повредит.
Заблаговременное определение социального статуса человека позволяет отчасти спрогнозировать его реакцию на съемку. Например, охранник – тоже человек с повышенным статусом, особенно если у него есть форменная одежда. Форма вообще подчеркивает особое положение и показывает (в том числе самому ее обладателю) повышенные полномочия [30]. Поэтому российские охранники и полицейские нередко реагируют на видеокамеру так же, как мэр, отобравший фотоаппарат у эколога. Отсюда еще одна рекомендация: при съемке надо понимать, как человек воспринимает себя и свои полномочия по отношению к нам.
Точно таким же покушением на статус и унижением съемка порой становится для российских силовиков. Впрочем, есть и другой аспект. Далеко не все, кого мы снимаем, являются госслужащими или правоохранителями, но их реакция бывает не менее жесткой (почитайте потом мой рассказ про сочинского строителя). Дело в том, что при экстремальной съемке на человека действуют многие факторы. И если для чиновников и силовиков покушение на их статус – возможно, одна из главных причин негативной реакции, то для остальных на первый план выступают другие причины.
Представим, что кто-нибудь выходит говорить речь перед стадионом. В крови оратора повышается уровень гормонов – адреналина и норадреналина, растут уровень сахара и кровяное давление,
Фото- или видеосъемка – это, в некотором смысле, аналог появления перед публикой. Направляя на человека объектив, мы как бы выдергиваем его из уютной комнаты и ставим на сцену большого зала. Мы заставляем его быть публичным. Он не столько понимает, сколько ощущает на эмоциональном уровне, что его смогут увидеть сотни и тысячи человек. Поэтому видеосъемка, в той или иной степени, это тоже стресс для того, кого снимают.
В психологии известен так называемый эффект аудитории: если рядом с нами другой человек, то это влияет на наше состояние и поведение. Причем установлено, что этот эффект действует и во время видеосвязи [45]. Предположу, что видеосъемка, которую ведет журналист или блогер, вызывает "усиленный эффект аудитории": за человеком наблюдает и сам снимающий, и все потенциальные зрители. Что касается фото, можно попытаться его понять как "отсроченный эффект аудитории": человека увидят потом, при публикации фото. У эффекта аудитории есть немало объяснений в науке: нервное возбуждение, страх посторонней оценки, управление собственной репутацией. Если кадры, которые мы сняли, увидит миллион человек, то понятно, почему наша съемка порой вызывает у посторонних беспокойство.
Разумеется, есть люди, которые перед камерой как рыба в воде. Раньше при съемке они тоже испытывали волнение и тревогу, но потом, при частых съемках, привыкли. У них появилась определенная последовательность действий и чувств, которая в стрессовой ситуации позволяет сохранять самоконтроль. Эту привычку к публичности я бы назвал моделью публичного выступления.
Часто проблема состоит в том, что наши герои такой модели не имеют. Если заглянуть в результаты соцопроса, то три человека из четырех считают внезапную съемку для себя непривычной, даже в близком кругу (Диаграмма 8). Более того, в ситуацию частой несогласованной съемки попадали менее, чем один человек из десяти (Диаграмма 7, вопрос " Вас лично когда-либо фотографировали /снимали на видео без Вашего согласия? "). А если человек никогда не общался с журналистами, ситуация для него сродни экстремальной: он не знает, что делать и как реагировать. И его вопросы или даже агрессия в нашу сторону – это типичные стрессовые реакции. Требуя прекратить съемку и проявляя негативную реакцию, человек, помимо прочего, хочет устранить источник стресса. И по-человечески это вполне понятно.
Впрочем, дело не только в отсутствии или наличии пресловутой модели. Для любого человека съемка – это выход из зоны личного комфорта, обязывающий следить за поведением, мобилизовать внимание и память, нести ответственность за сказанное, иметь нужную внешность. Сниматься на видео означает делать усилие над собой. И даже тот, кто имеет модель публичного выступления, делать усилие порой не хочет.
Наша задача перед каждой экстремальной съемкой – спрогнозировать поведение человека, характер его реакции, даже возможность физического противостояния с его стороны. Мы должны примерно знать, что нас ждет и как мы будем уходить от конфликта. И один из способов предвидеть ситуацию – не только учитывать социальный статус человека, но и заранее определить, есть ли у человека модель публичного выступления.
Участники конфликта обычно ищут союзников: мальчишки в драке зовут на помощь друзей, а страны на войне вступают в коалиции. Видеосъемку тоже можно рассматривать как метод привлечения сторонников. Включая камеру, мы автоматически берем в свидетели всех, кто посмотрит наше видео (или уже смотрит, если делаем стрим). При этом зрители подсознательно ощущаются нами как независимая и доброжелательная сторона, которую мы хотим дополнительно убедить в своей правоте. Судя по числу лайков и комментариев в соцсетях, это часто удается: в глазах аудитории автор экстремального видео обычно предстает как борец за идеалы – открытость общества, справедливость, честность.