Психология и физиология. Союз или конфронтация? Исторические очерки
Шрифт:
Профессиональная научная и педагогическая увлеченность Е. П. Ильина органично сочеталась с личностной увлеченностью. Он с увлечением болел за любимую футбольную команду – ленинградский «Зенит», с увлечением играл в шахматы и настольный теннис. При этом был явно неравнодушен к проигрышам, но никогда не переносил досаду за проигрыш на взаимоотношения.
И еще, быть может, самое важное, что отличало этого ученого – колоссальная работоспособность и преданность делу. Евгений Павлович был образцом во многих отношениях – как человек, как мужчина, как ученый, как преподаватель, как наставник молодых и начинающих свой путь в науке. Мы, его ученики, благодарны судьбе за то, что она свела нас с этим замечательным, энциклопедически образованным, увлеченным Человеком, Ученым и Учителем, которому мы во многом обязаны нашими научными достижениями.
В заключение приведем пожелание Евгения Павловича Ильина своим ученикам:
Предисловие
Эта книга преследует цель показать причины сложных, а иногда и неприязненных взаимоотношений психологии с физиологией, несмотря на необходимость и неизбежность взаимодействия между этими науками. Молодое поколение психологов (да и, наверное, физиологов) вряд ли имеет представление о том, что происходило в той и другой науке и каковы были их взаимоотношения в 20–40-х годах и даже в 50–70-х годах минувшего столетия. Ведь публикации тех лет стали библиографической редкостью, а то, что написано в книгах по истории психологии, раскрывает вопрос о взаимоотношениях психологии с физиологией явно недостаточно и во многом в искаженном виде, вследствие идеологической политики, проводившейся в советское время.
Психология в СССР, так и не успев родиться как наука, не успев создать собственную методологическую базу, была живьем проглочена философией и «почила в Бозе». Этому мертворожденному дитяте начали навязывать политизированные мифы и сказки «психофилософов» уже нашего времени. А это в свою очередь повлияло и до сих пор влияет на нормальное становление современной научной психологии, так нужной для каждого из людей и для всего человечества в целом.
Для психологов в СССР, хотя больше для философствующих, был один общий корень их размышлений: втиснуть все многообразие поведения человека, индивида и личности, идеальное и материальное под догмы марксизма-ленинизма. И это стало еще отчетливей видно после углубления и так имевшего место кризиса советской психологии, вызванного «демократизацией» и потоком супермодных, но научно бесплодных идей и концепций с Запада…
Мне могут сказать: зачем ворошить старое; что было, то быльем поросло. Сейчас же вроде никто не возражает против того, чтобы психология и физиология контактировали друг с другом. Так-то оно так. Но, во-первых, как быть с исторической истиной? Разве не нужно знать молодому поколению психологов и физиологов, к чему может приводить стремление науки обслуживать ту или иную идеологию или упорно защищать «честь мундира» той или иной научной школы, стремящейся захватить всю территорию изучения работы мозга и поведения человека и животных? Во-вторых, разве не нужно знать, как и почему развивалась та или иная идея, в частности о необходимости содружества психологии и физиологии? Ведь был период, когда они не имели друг с другом никаких контактов, так как физиология вышла из медицины, а психология – из философии. Да и до сих пор время от времени возникают дискуссии о взаимоотношениях психологии с физиологией, снова задается вопрос: размежевание или сотрудничество? Разве не важно выяснить причины существующего до сих пор непонимания друг друга этими науками, делающими одно общее дело?
Исследование физиологии высшей нервной деятельности чрезвычайно интересовало коммунистов, нуждавшихся в подтверждении своей идеологической основы – диалектического материализма. Материальная основа психической деятельности интересовала большевиков с точки зрения возможности манипулирования общественным сознанием. Недаром «главный идеолог партии» Н. И. Бухарин, в последние годы жизни И. П. Павлова по заданию партийного руководства вошедший в доверие к Ивану Петровичу, говорил в некрологе о нем: «Павлов наш целиком».
Есть и еще одно не менее важное обстоятельство, побудившее меня написать эту книгу. Прочтение научных трудов И. М. Сеченова и И. П. Павлова и оценка их вклада в изучение психической деятельности долгое время происходили, да подчас и сейчас происходят, в соответствии с идеологическими установками, заданными в советское время сверху. Высказанные этими учеными гипотезы принимались и принимаются до сих пор за уже доказанные факты, или им приписывается то (в соответствии с идеологическими установками), о чем они не думали и не говорили. Например, Павлова объявляли сторонником диалектического материализма, чему он немало удивлялся, так как имел о нем весьма слабое представление. Естественно, при этом «не замечались» и огрехи, имевшие место в рассуждениях этих ученых, слабая доказательность и спорность ряда высказанных ими положений. На фоне чрезмерного возвышения павловского учения недостаточное внимание уделялось открытиям петербургской университетской физиологической школы, их роли для объяснения психической деятельности человека. Работы же бехтеревской школы после павловской сессии 1950 года вообще замалчивались. О врожденности способностей писать было нельзя, а генетика была объявлена «проституткой империализма». Идеологизированной была и психология, которая рассматривала поведение человека в основном с позиций ленинской теории отражения и теории деятельности. Все это привело к искаженному пониманию роли физиологии для развития психологической науки.
В связи с этим появилась необходимость, освободившись от идеологических шор и давления авторитета имен наших корифеев физиологии и психологии, еще раз прочитать их труды и показать их истинное отношение к взаимодействию этих наук. Это вынудило меня прибегнуть при написании этой книги к обильному цитированию высказываний известных ученых, чтобы читатель сам мог вынести суждение о том, что они думали и писали в своих работах по поводу соотношения психологии и физиологии.
Уже по оглавлению легко заметить, что основное внимание я уделил отечественным психологии и физиологии, так как именно в нашей стране вмешавшаяся в науку идеология неоднократно создавала конфликты между этими научными дисциплинами. Поэтому всемирная острота проблемы, не угасшая до сих пор, наиболее выпукло может быть показана именно на нашей, отечественной науке.
Мое становление как ученого началось в физиологии в 50-х годах, поэтому я пережил и стадию слепой веры в учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности, и стадию негативного отношения к представлениям Н. А. Бернштейна и П. К. Анохина, хотя весьма смутно представлял себе, что они проповедовали. Разделял я и пренебрежительное отношение физиологов к психологии, пока волею судьбы в 1963 году я не попал в лабораторию инженерной психологии ЛГУ и не стал психологом. В силу своих физиологических корней у меня нет никакого негативного отношения к физиологической науке. Наоборот, я считаю, что без физиологии психология во многих своих разделах мертва. И когда я буду критиковать те или иные представления физиологов, прошу читателя не рассматривать это как предвзятое брюзжание психолога о физиологии. Точно так же и критику психологии и некоторых психологических представлений не нужно рассматривать как высокомерное отношение физиолога (правда, бывшего) к психологии. Для меня одинаково важны и любимы и та и другая наука.
По своему характеру эта книга ближе к историческим очеркам о взаимоотношениях психологии с физиологией. Поэтому сразу хочу предупредить читателя, взявшего в руки эту книгу, что он не найдет в ней разрешение философского вопроса о соотношении физиологического и психологического. Такой цели я не преследовал, поэтому могу полностью подписаться под тем, что сказал ученик И. П. Павлова академик Л. А. Орбели во время доклада, сделанного в 1945 году на научной конференции психологического отделения философского факультета ЛГУ: «Тема моего доклада может быть понята различно: можно вложить в нее исключительно философское содержание и после многих сотен попыток, уже сделанных другими, сделать еще одну попытку разрешить труднейшую задачу уяснения взаимоотношений психического и физического мира. Однако эта задача не входит… в мои намерения. …Как представитель экспериментальной науки я хотел бы подойти к этому вопросу с чисто практической научной стороны и показать, в каких взаимоотношениях должны сейчас стоять эти две дисциплины, для того чтобы по возможности приблизить нас к точному и полному познанию психики человека» [1964а, с. 251].