Психология шизофрении
Шрифт:
Приведем примеры диссоциации. Больной, у которого во время обострения шизофрении были слуховые и зрительные галлюцинации, говорил спонтанно: «Через окно видел знак южного креста, т. е. символический знак прежде всего народа Австралии, который боролся за свою свободу по образцу Соединенных Штатов, в то время когда в этой стране господствовали английские колонисты. На этом поле боя то были двусторонние в минуту, когда я проходил этот транс, слово транс скорее с индийского, скорее частичного усыпления, а точнее пробуждения как если бы… Я проходил через улицы города теми дорогами, где мне встречались несчастья, где я скорее встречался с рядом трудностей, с рядом противоречий и начал идти этими дорогами и везде начал наступать на некоторые вещи, которые передали мне рефлексы и одновременно великие размышления».
Высказывания больных этой категории часто
«Я действительно крайне ослабевший благодаря безответственным махинациям семей и редактора X, который нахальным образом считал уместным вмешиваться в мою жизнь и личные взгляды. Врачи, которые все это одобряли, — это одна клика, послушная приказам тех, кто из Нафты, нефтовцев, нафцяжей, нафциков, нафцюков. Это они хотят меня заканистровать, кастрировать, да, я — психический кастрат, не верю ни в какие лекарства врачей, не доверяю людям, потому что это помачане, помахтане, вэрмахтане, Вэрмахт. Я это знаю, ты не имеешь понятия об этом. Я знаю эти скелеты рыб, это подговаривание в пивнушках, потому что это все пивнушка, говорят может селедка, может компотик, может без компотика, может чай, может бата. Знаю это хорошо, о чем тут говорить».
Склонность к игре слов и высмеиванию воображаемых врагов реализуется в этом высказывании посредством нагромождения похожих по звучанию слов, включая неологизмы, исходным моментом которых является название учреждения (Нафта) и которые больной искусно довел до совершенно иных, негативных понятий (Вэрмахт). С языковой точки зрения мы видим здесь сохранную правильность грамматики, модификации суффиксов, выражающих эмоциональные оттенки (нафцик, нафцюк), плавное изменение корня слова и необычайные ассоциации — нафта — (изобретательно: канистэр) — заканистровать — закастровать — кастрат.
Напрашивается предположение, что подобная игра с искусными словотворческими конструкциями, своеобразная ирония и абсурдный юмор, встречаемые у некоторых больных, позволяют выделить в рамках шизофренического стиля «гебефренический стиль». Этот последний напоминает игру словами в прозе Ф. Рабле, английские бессмертные «nursery rhymes», особенности детской речи, такие, как например, считалки, содержание которых непонятно, но которые скрепляются ритмом и рифмами:
Энэ, диэ, рика, факе
Торба, барба, осмэ, смаке
Дэис, дэус, космакэус
И мореле бакф!
Магический смысл подобных считалок легче понять, если сравнивать их со средневековым заклинанием, с помощью которого можно было «отдать душу дьяволу»:
Палас азон озиномас
Баскэ бано тидон дона
Гэхэамэль кла орлай
Бэрэк хэ пантачас тай(29).
А вот еще заклинание, которым пользовался один из наших больных, отгоняя мучивших его дьяволов.
На потрылу!
На фуку!
На выбратнэ!
К разряду «гебефренического» творчества можно отнести также, помимо прочего, многие польские совижджальские произведения(30). Разумеется, не каждый писатель который пользуется диссоциированным стилем, является психически больным (например, сюрреалисты и дадаисты). Однако известно, что Жерар де Нерваль, которого сюрреалисты считают своим предтечей, почти в течение всего периода своего творчества страдал психозом с симптомами расщепления личности и творил — по его собственным словам — единственно лишь в то время, когда оказывался в состоянии своего «alter ego», которому он приписывал неземные, магические особенности. В новеллах «Сильвия» и «Аврелия» он описывает известные ему по собственным переживаниям сноподобные галлюцинаторно-бредовые состояния, а его «герметические» стихи насыщены таинственностью и нередко трудны для понимания.
Поэтические произведения Ф. Гёльдерлина. которые он создавал, будучи больным шизофренией, были непонятны для его современников. Его ценили только за его предпсихотическое творчество. В настоящее же время именно благодаря произведениям, написанным во время болезни, наступил ренессанс его творчества(31).
Среди многих художников стоит еще вспомнить о поэте, писателе, театроведе и актере А. Арто(32). Его творчество также насыщено странным мистицизмом, склонностью к символическому ассоцированию и тоже может служить примером творческой экспрессии в шизофрении.
Проницательным наблюдателем был Шекспир, имитировавший диссоциированную речь в своих произведениях. Например, речь таких персонажей как Эдгар и Шут в «Короле Лире» или Офелии в «Гамлете». Более того, Шекспир отдавал себе отчет в своеобразии диссоциированной речи, ибо он вложил в уста Тезея метафорическое определение выделенной столетия спустя шизофазии; так, Тезей говорит о Пигве: «Речь его похожа на спутанную цепь: все звенья целы, но в беспорядке» [6]
Язык Джойса, который в значительной степени повлиял на эволюцию современной прозы, труден, полон странной символики, галлюцинаторных сцен, отдаленных ассоциаций и развитием мысли напоминает динамику образов сновидений. В нем часто встречаются неологизмы, выражения, сплавленные из семантически далеких друг от друга понятий, либо из слов, взятых из разных языков. Особенно «герметичным» и непереводимым является его последнее великое произведение «Поминки по Финнегану». Странный язык и течение мысли в произведениях Джойса напоминают шизофреническую диссоциацию. Художник в своих письмах вспоминает о психической болезни своей дочери. Из описания можно предполагать, что она была больна шизофренией. Джойс пишет, что она говорит странным, непонятным для окружающих языком, но он сам ее хорошо понимает. Разве не напрашивается предположение, что психотический мир переживаний дочери был для писателя одним из инспирирующих источников его творчества?
6
Шекспир В. «Сон в летнюю ночь». Акт 5, сц. 1
Э. Кречмер, анализируя шизофреническое мышление, делает вывод, что при шизофрении выходят на передний план «гипнотические слои», являющиеся коррелятами мышления примитивного человека, например способ мышления, характеризующийся «волшебной аналогией» («analogiezauber»)(33). Ввиду образного характера и фантастичности монологов больных шизофренией Биликевич сравнивает их ассоциации со сновидениями наяву либо в состоянии полусна(34). Ариэтти и Шпигел(35) даже утверждают о регрессии «палеологического» типа мышления диссоциированных больных к более филогенетически и онтогенетически раннему уровню. Речь больного шизофренией является отражением элементов его мышления. Диссоциированные больные травестируют усвоенный в ходе развития языковой материал. Исследования в этой области постоянно вращаются вокруг формально-содержательной структуры(36) как в случае словесной, так и пластической экспрессии этих больных. Чаще всего исследуемым типом деформации в диссоциированных текстах являются словесные неоморфизмы (например, выделенные И. Стукликом такие виды неологизмов, как криптологизмы или неоглоссии).
Диссоциация — явление в высшей степени индивидуальное. Часто мы имеем дело с единичным кодом больного и с утратой социальной цели речи. Отсутствие коммуникативности затрудняет словесное взаимопонимание с пациентом. Такой больной на многие вопросы реагирует высказываниями, касающимися совершенно иной, далекой тематики, в то время как афатик, по крайней мере, пытается отвечать осмысленно, но ему в этом препятствуют аномалии речевого центра.
Язык и мышление при шизофрении, таким образом, оказываются дезинтегрированными. Нарушение общения изолирует больного от окружения. Некоторые авторы. как например М. Лоренц, считают, что диссоциированная речь служит этим больным не для общения с людьми, но именно для изолирования от окружения.