Психоз
Шрифт:
Бабка никогда не говорила Ирке: «горе моё», как это иногда принято у старых добрых крестьян. Только «радость моя». Даже когда грозилась отходить хворостиной.
Когда Ирке исполнилось пять, бабка разрешила ей ходить ногами не только по деревянному полу, но и наконец-то по грешной земле.
– Я что, уже не ангел? – насупилась «наездница», разжалованная в пешеходы.
– Уже нет. Ты уже человек. Но если хочешь – будешь дочерью фараона.
– А кто такой фалаон?
– Это такой царь, – пояснила бабка.
Ирка согласилась быть дочерью царя. Ещё неизвестно, что лучше – ангел или дочь царя.
– Тепель я дочь фалаона! – известила Ирка мать в очередной приезд. – Поняла?!
– Замечательно!
– Мама, ты что, дулочка? – удивлению Ирки не было предела. – Ты что, не помнишь, как начинается символ велы? «Велую во единаго Бога Отца, Вседелзителя, Тволца небу и земли, видимым зе всем и невидимым», – завела она гнусавой скороговоркой, – единаго! И только потом пло Иисуса Хлиста.
– Мама, вы у неё в голове такую кашу развели! – попыталась выговорить бабке Иркина мать. – Не то чтобы я против, но ей же скоро в школу, в октябрята-пионеры, а вы со своим богом.
– Да ещё и с полным и окончательным космополитизмом наперевес, – заржал Иркин папа, мастер инструментального цеха машиностроительного завода. Он был весёлый, добрый, компанейский мужик. Любил жену, дочь и даже тёщу. Тёща была славная. Все окрестные сёла на неё молились. Она умела снять любую хворь – и физическую, и душевную. Деньгами, если давали, не брезговала. А давали часто. Скольких она вытащила – особенно тех, кому в городах доктора уже скорую смерть пообещали. За детей деньгами не брала. Занималась и ещё кое-чем – для баб. Привороты-отвороты и так далее. Но пока у неё жила Ирка – такими делами не занималась. Животных, кстати, тоже лечила получше любого ветеринара. Могла и жеребца кастрировать, и корову от колик избавить. В общем, чего только бабка не умела. А что Ирке башку забивает, так дитя ж неразумное, в город переедет – забудет. Дом уже почти достраивают – в первом квартале будущего года обещали сдать. Ирка в школу пойдёт – вмиг вся эта ерундистика молитвенно-заговорная из неё вылетит. Зато вон какая она у бабки присмотренная, гладкая, шестой год девке – ни разу ни соплей, ни синяка не было. Как-то раз палец порезала обо что-то там во дворе, обычное дело для ребёнка. Так вместо того чтобы плакать и ко взрослым бежать, она горсть земли в руку зажала, над ладошкой пошептала и говорит:
– Папа, выходи уже. Я знаю, что ты за салаюшкой стоишь. Иди сюда, не бойся. Смотли, у меня уже никакого полеза нет.
Что делать? Вышел. Она на него глянула, в кулачок дунула, и раскрыла. А там – ни земли, ни пореза. Сам же видел из-за сарая, глубоко порезала, кровь капала.
– Не пележивай, папа. Кловь в землю ушла. Илка тли капли матели сылой-земле отдаст, а мать сыла-земля Илке столицей воздаст!
– Да-да, – сказал сильно обалдевший, мягко и прилично сказать, папа-мастер. – Пора тебя в столицу забирать. От этой старой ведьмы. Не-не, бабка у нас мировая, но ведьма. Как есть – ведьма!
– У-у-у… – Ирка показала папе кулак, – дулачок! Воздаст. Этой… Сто-РРР-ицей! Дурачок!
Папа был близок к обмороку.
– Ведьма, папочка, это не р-ругательно слово. Ведьма – это та, котор-рая ведает. То есть знает. И знанием повелевает. Р-руководит – по-вашему.
– По какому нашему? – спросил совсем уже белый папа.
– По-вашему, по-человечьему, – спокойно ответила Ирка.
Папа присел на землю.
Иркина бабка, накрывающая в доме на стол ужин, довольно хмыкнула.
– Ну, вот и хорошо. Один порез того стоит, а то затаскали бы в той столице по логопедам мою умницу-красавицу. Им только волю дай – сразу уздечки резать. А ты ничего мужик, крепкий. Сейчас водки выпьешь, мясом закусишь, тебя и попустит. Ты же знал, что ведьмино отродье в жёны берёшь, знал? Думал, так это, баловство и сказки? Пережитки прошлого. Пережитки, слово-то какое, а? – Бабка довольно рассмеялась. – Сделаешь себе ещё парня, и будет он тебе надежда и опора, будет с кем на старости лет стопарь поделить да о политике поговорить. По-вашему, по-человечески.
В положенный срок был построен дом, Иркина мать забеременела, чтобы получить трёхкомнатную, а не положенную на троих двушку. В положенный срок родила хорошего малыша. Папа назвал его Николаем. Ирка – в положенный же срок – пошла в первый класс. И была очень благодарна младшему брату за то, что его появление позволило ей избежать слишком назойливой материнской заботы. Во время беременности та было начала изливать на Ирку всю ту любовь, которую, как она вдруг решила, задолжала ей за семь лет. Но родился Кока, и всё стало на свои места: мама – при сыночке, папа – при работе (он заочно закончил политехнический институт, но «пойти в инженеры» решительно отказался, как мастер всё того же цеха он получал значительно больше), Ирка – при своих делах. Школьный курс давался ей играючи. Лето она проводила у бабки, которая, к слову, напрочь отказывалась принимать у себя Коку.
– Он не ангел. И не сын фараона, – совершенно серьёзно говорила обиженной на бабку матери Ирка. И тут же, улыбнувшись, добавляла: – Мам, ну она уже старенькая, ей тяжело.
– Мне тоже тяжело. Я иногда хочу от пелёнок и кастрюль отдохнуть. Мы с отцом никогда у моря не были. Могла бы и ты за ним в деревне присмотреть!
Ирка не хотела присматривать за Кокой в деревне. Достаточно было того, что она присматривала за ним дома. Мать, правда, о подобном «присмотре» не догадывалась, просто радовалась, что малыш отлично спит по ночам, что даже зубки не доставили никому особых хлопот. А что старшая сестра так любит брата, что всегда перед сном гладит ему животик, что-то распевно гундося себе под нос, так это нормально. Ирку мама немного побаивалась, если честно. Однажды, когда дочь совала в рот Коке какую-то зелень, мать отругала её, но Ирка так на неё глянула, что женщина кулем рухнула на ковёр. И спала отличным крепким сном восемь часов подряд. Ирка заботливо накрыла мать пледом, подоткнув со всех сторон, и подложила под голову подушку. Мама проснулась бодрой и отдохнувшей.
– Мама! У Коки прорезался первый зуб! – радостно сообщила Ирка.
– Не лезь ты к ней. Никогда, – выговаривал вечером жене Иркин отец. – Она знает, что делает. Суёт что-то пацану в рот? Значит, так надо. Поняла?
– Я так со своей матерью в детстве намучилась, со всеми её травами и церквями. Столько насмешек в школе натерпелась, – всхлипывала та.
– Потому что не твоё это было.
– Так что теперь, потакать всему этому?
– А это от тебя никак не зависит. Потакай, не потакай – она будет жить не твоим и не моим умом. Своим.
– Да ей восьмой год всего!
– Много ты понимаешь! – Муж любовно шлёпнул жену по мягкому месту, и тема была закрыта.
Ирка лечила всех окрестных котят и щенков. Иногда, вертясь в кухне и слушая разговоры матери с соседками и подругами обо всём на свете – в том числе и о болячках, могла ввернуть:
– По две рюмки свежей бычьей крови каждое утро. Два месяца. Потом перерыв.
– Каждое утро полчаса босыми ногами по воде. Или хотя бы по мокрому.
– Сжечь дрова, собрать чистую золу, залить водой, вскипятить, дать отстояться, осторожно слить чистый настой, процедить через марлю и этим обмыться.