Психоз
Шрифт:
Сергей Валентинович подвёз её к дому. Сашка попросила остановиться за углом и не провожать до квартиры. Он настаивал на звонке ему на мобильный, сразу после того, как она закроет за собой дверь изнутри.
«Как все мы всё молчаливо понимаем. И как всех нас это паскудство устраивает…»
Зато в понедельник вечером появился просто Вова в хорошем настроении. И Сашка наверстала своё. Странно, но она даже по нему соскучилась. И что ещё более странно – он предупредил её, что заедет.
«Неужели ничего не знает? С его-то паранойей… Вроде, нет… Чёрт его знает. Он же только в мирной жизни психопат. Если вдруг почувствовал
Владимир Викторович на той неделе более не появился. Сергей Валентинович заезжал за Сашкой каждый вечер – вторник, среда, четверг – точно к окончанию рабочего дня. Ресторан, прогулка, художественный свист, доставка к дому. Никаких докучливых разговоров. Приятное времяпрепровождение.
«Ну что ж… Как минимум, я экономлю не только на ужинах!»
В пятницу Боровиков позвонил и голосом, исполненным отчаяния, провещал:
– Санечка, я задерживаюсь на работе.
– Я как-нибудь переживу, – усмехнулась Сашка в трубку.
– Возможно, этого не переживу я, моя ехидная прелесть. Поэтому бери такси и приезжай ко мне в контору. Я уже заказал ужин с доставкой. Ты ничего не имеешь против японской кухни?.. Санечка? Почему ты молчишь?
– Извини, я просто улыбаюсь.
– Чему?
– Твоему приглашению. Это так трогательно. И ещё немного – японской кухне. С ней у меня связаны некоторые улыбчивые воспоминания.
– Приезжай скорее. Мы с бухгалтером ещё немного поработаем, а потом сходим с тобой в театр. Уже без бухгалтера, разумеется. Ты любишь оперу?
– Люблю. После японской кухни опера – моё любимое блюдо. Особенно теперь, когда у меня нет зубов мудрости, – Сашка уже вовсю хихикала.
– Крошка, несмотря на классическое математическое высочайшее образование, мне никогда не постичь логики изменчивости твоих словосочетаний и построений, но ты прелесть, и этого мне более чем достаточно.
– Это потому, дорогой Ватсон, – проскрипела Сашка, – что я сообщаю вам сразу результат, опуская ход моих рассуждений!
– Приезжай, детка.
– Как только ты соизволишь положить трубку.
– Будешь подъезжать – позвони. Я встречу.
Встретил. Расплатился с таксистом.
Контора у дяди Серёжи была солидная. Кабинет – помпезный. (У просто Вовы в головной ресторации всё было куда как скромнее – скорее командирский штаб, чем апартаменты владельца). Дубовый резной стол. Огромное претенциозное кресло. Гибрид кожаной роскоши и пластмассовой рациональности. Вечный памятник корпоративной безвкусице. Книжные шкафы – родные братья того, платяного, из Вовиной квартирки. На стене – копия Микеланджело. Фрагмент.
– Ух ты! Любишь этот сюжет? – Сашка подошла к картине поближе. – Могли бы и кракелюр изобразить для солидности, благо нынешние технологии позволяют.
– Эти руки? Да, неплохи. Оформитель повесил. Мне кажется, она соответствует роду моей деятельности. Connecting people, все дела. А что такое кракелюр?
– Ты серьёзно?
– Что именно?
– Про руки.
– Ну, это же руки?..
– Это фрагмент фрески Микеланджело «Сотворение Адама». Слыхал о таком? Это очень давно было. Буквально на пятый день после начала. Фреска же написана гораздо позже – около 1511 года и является четвёртой из девяти центральных композиций потолка Сикстинской капеллы, посвящённых девяти сюжетам книги Бытия. «Вначале сотворил Бог небо и землю». Ассоциации есть?.. Именно так начинается книга Бытия. Так вот, «Сотворение Адама» – одна из самых сильных композиций росписи Сикстинской капеллы. Тебе интересно, что там ещё, кроме «ампутированных» оформителями рук?
– Конечно,
– А в референты возьмёшь? На визитке можно написать: «Александра Ларионова – стройная образованная блондинка. Сексуально-интеллектуальные услуги. Дорого».
– Возьму. Рассказывай.
– Ах, да… Ну, так вот. Кроме рук там ещё в бесконечном пространстве парит Бог-Отец, окружённый бескрылыми ангелами, держащими реющую красную тунику. Рука Бога-Отца протянута навстречу руке Адама. И почти касается её, как ты отчётливо можешь видеть на своей картине неизвестного художника, названной тобою «Руки». Лежащее на скале тело Адама постепенно приходит в движение, пробуждается… Гений художника настолько велик, что даже в статике, коей является любая картина, это движение можно ощутить. Адам пробуждается к жизни. До сих пор он был всего лишь куклой. Чуркой. Буратино. И тут твой неизвестный художник прав: этот обоюдный жест – кульминация всей композиции. Рука Бога-Отца сотворяет уже не тело, но душу. Точнее – дух. А рука Адама – воспринимает этот божественный импульс. Всё его тело впитывает божественную энергию, поверь на слово. Тем, что их руки не соприкасаются, художник хотел подчеркнуть невозможность соединения божественного и человеческого. Ну, так, во всяком случае, считают искусствоведы. Что на этот счёт полагал сам Микеланджело, нам не дано знать. Лично мне приятнее думать, что Микеланджело, как и я, ощущал, что для энергий вроде божественной непосредственный тактильный контакт вовсе ни к чему. И под Богом-Отцом имел в виду вовсе не мощного старика, изящно парящего в воздухе, а именно гигантскую, неизмеримую творческую энергию. Адам же – всего лишь человек. Сильный и красивый. Каким и написан. На фреске на самом деле Микеланджело изобразил вовсе не сотворение «костюма» человека, ремесло за кадром, а именно тот момент, когда Адам получает душу. Страстное искание духа. Неутомимую жажду познания. Пятый элемент. Архетипическое бессознательное содержимое. Вселенский код, многоголосье «Я». Называй как угодно. Но это именно то, что и есть сотворение человека. А ты – «руки»…
– Санечка, я восхищён!
– Перестань кадить фимиам. Я просто хорошо образованная блондинка. Культурная. И потому считаю, если уж что-то вешаешь на стену, изволь поинтересоваться. Интернет к твоим услугам, если альбомы репродукций для тебя дороги или тяжелы.
«Чего разозлилась на мужика? Он зрелый технарь-бизнесмен, а не перезрелая девочка за тридцать, не знающая, чего ей хочется. То ли мужика, то ли мороженого…»
Кожаный диван. Стеклянный журнальный столик на чудовищно изогнутых бронзовых ножках. Ещё кресла.
«Дети дивана. Гордость родителя: близнецы!»
– Садись, лапочка.
– Серёжа, я всё жду, когда же ты назовёшь меня пупсиком, а?.. Ну, прости-прости. Мне нравится. Куда садиться? На этого монстра? Я боюсь кожаных диванов. У меня от ужаса, что сейчас я пошевелюсь, и раздастся неприличный звук, начинает потеть седалище. От этого я ещё больше начинаю нервничать. И – соответственно – ещё больше потеть. Так что на кожаных диванах подо мною очень быстро образуется лужа. И я боюсь, что если когда-нибудь я просижу на кожаном диване слишком долго, то умру от обезвоживания.
Он, как всегда, улыбнулся, достал из дивана плед и постелил.
– Так не страшно?
На столе зазвонил телефон.
– Да, Наталья Петровна, сейчас подойду, без меня ничего никуда не вбивайте и тем более не вписывайте.
– Ты не оставишь меня одну в этом кабинете? Ты же поешь со мной? Вдруг ты уйдёшь и не вернёшься? А я так и буду сидеть в этом ужасном помещении и бояться, думая, что более во вселенной ничего и никого не осталось. От Бога и человека – только культи рук. Я могу сойти с ума. Запросто.