Псы Господни (Domini Canes)
Шрифт:
Кот смотрел в окно, но видел лишь смутные тени и собственное отражение. Через час его забрала на руки пожилая женщина в ночной сорочке, погладила по умной голове, зевая, сонно глянула в окно…и ушла вместе с котом на руках в коридор… где тихо пропала.
Анна повернулась на другой бок, так и не проснувшись.
ЧАСТЬ 2
Глава 13
— Всё просто, — сказал мне Дмитрий. — По определению просто! Человек может обратиться
Я знал этого парня по работе. Белокурый, в меру спортивный, в нашей нервной фармацевтической конторе он был самым грамотным, отзывчивым и спокойным. Единственное, что выделяло его из молодёжной толпы офисных работников — врождённая аккуратность, по-моему, слегка смахивающая на манию чистоплотности. Даже сейчас светлая рубашка его была застёгнута на верхнюю пуговицу… в нынешнюю-то жару!
Я относился к нему, как к слегка назойливому, но умному парню, нет-нет, да и втягивающему меня в разговоры на темы, как правило, не пережёвывающиеся в офисных буднях обычными сослуживцами.
До остановки троллейбуса нам было по пути. Он частенько уходил с работы вместе со мной. Иногда это меня раздражало, но чаще всего я снисходительно излагал перед ним свои соображения по религиозным вопросам, стоя, в общем-то, на атеистических позициях. «Это вам в школе мозги запудрили! — обычно заканчивал я разговор. — Знаний в вас вложили чуток, а туману напустили. Со всеми этими вашими ЕГЭ и законами Божьими». Иногда мне казалось, что Дмитрий вырос в семье баптистов. Иногда — что он представлял собой типичное новое поколение, планирующее свою карьеру, не отвлекаясь на мелочи. А в принципе, мне было всё равно. По возрасту я годился ему в отцы и мне было приятно, что среди офисного планктона есть один из тех, кто по-настоящему относится ко мне с определённым пиететом.
Вчера он предложил мне прийти на вечеринку, посвящённую его двадцатипятилетию. Мимоходом упомянул, что будет много девчонок… что и подвигло меня на согласие. В конце концов, мне хотелось встряхнуться, а среди волнующегося моря девушек всегда находятся любительницы зрелых мужчин.
Мы стояли на лоджии девятого этажа. Под нами стелились смутно угадываемые в безлунной ночи тёмные крыши хрущёвок. Кое-где слабо светились редкие огоньки окон. Глухую ночь не могла разбудить даже музыка, играющая в комнате, где гости уже отодвинули стол для танцев. Саму комнату не было видно — окно и часть проёма двери на лоджию закрывали тяжёлые светло-жёлтые и гладкие шторы. Рядом с нами, в тёмном углу лоджии крепкого вида подвыпивший парень обнимал дамочку лет тридцати, что-то сладко бормоча её на ухо. Дамочка хихикала и слабо вырывалась.
— Не понял, — машинально сказал я, думая о том, что ловить машину в этом районе будет проблематично… а вот прицепиться к симпатичной молодушке из тех, что выплясывают сейчас в комнате, вполне вероятно. Меня слегка раздражал этот ненужный сейчас философский спор… да и сам спокойный и трезвый, как всегда, собеседник. — Я не расслышал, Дима, что ты сказал?
Он усмехнулся:
— Вы всё услышали правильно.
Женщина рядом слабо вскрикнула. Внезапно я понял, что она не хихикает, а всхлипывает, почти парализованная ужасом. Парень гоготнул. Сквозь музыку прорвался короткий вскрик, перебитый глухим рыком.
Голос моего собеседника становился низким и хриплым:
— Я гляжу, вы уже обо всём догадались…
— Нет, — как можно более твёрдо сказал я, — гадать мне сейчас неохота, а вот домой мне, пожалуй, пора.
Господи! Мне надо будет пройти через всю квартиру!
— Не торопитесь, — прошептал он, вдруг обняв меня за шею одной рукой. Другой он крепко ухватил меня за кисть правой руки и поднёс её к лицу, рассматривая. Он стал выше ростом. Я чувствовал, как вздуваются бугры мышц его тела.
— Учитель, — ласково прохрипел он и укусил меня за суставы пальцев. Дыхание его стало горячим и влажным.
В этом не было ничего гомосексуального. Я чувствовал жаркую вонь его пасти… я старался не смотреть ему в лицо… по моему сомнительному счастью, он прижал меня спиной к ограждению лоджии я мог видеть только меняющийся силуэт его огромной головы, нависающей надо мной…
— Кровь, — пророкотал он, — мясо…
— Дмитрий! — как можно строже сказал я, чувствуя, что вот-вот сорвусь и закричу…
Нельзя кричать, нельзя!!!
— Дмитрий! Слышишь, что я говорю! — в панике я чуть было не произнёс «Плохая собака!», как когда-то, воспитывая своего, не в меру разыгравшегося ротвейлера. — Прекрати! Ну-ка…
Я попытался вырвать руку. Он уже прикусил мне пальцы почти до крови. Один из передних зубов впился в сустав. Было больно, но ещё можно было… нужно было прекратить это! Левой рукой я упирался ему в горло… в густую и сальную шерсть.
Он с наглой усмешкой, ещё более обезображиваемой клыками, торчащими, как у волка, из нижней и верхней челюсти, отпустил мою руку, продолжая горячей мускулистой лапой развязно обнимать меня за шею. Пахло псиной и тухлым мясом. В углу булькала разорванным горлом девушка.
— Что мне может помешать? — насмешливо прорычала тварь, откинув когтистой лапой мою ладонь со своего горла. — Ты уже давно всё понял, наставник!
— Я? Я ничего не понял! Я собираюсь уйти!
Я надеялся, что мой голос звучит твёрдо. Откуда-то снизу, из самых глубин моего разума уже карабкалось безумие, хватаясь цепкими пальцами за нервы и жилы, заставляя закипать в венах кровь. Я осознавал, что от меня резко воняет потом… предсмертным потом… и тварь с наслаждением вдыхает этот запах.
В его лице не осталось почти ничего человеческого. Движения его стали грубыми и бесцеремонными повадками огромного зверя. В комнате Борис Гребенщиков завёл «Под небом голубым». Там уже не вскрикивали. Кто-то хрипел, кто-то с хрустом разгрызал кость. Донёсся почти человеческий смешок и шторы пересекла брызчатая красная струя. В голове у меня бушевал ураган:
…молитва… серебро… молитва… осиновый кол…я ничего не помню!!!
Я не мог вспомнить даже имя Иисуса.