Псы Господни (Domini Canes)
Шрифт:
Да, рыбы появились. Во всех шести аквариумах. Они плавали кверху брюшками, отблёскивая чешуйками в неверном свете оплывающих свечей. Если посмотреть внимательно, можно было увидеть на дне мёртвых улиток. Они вяло колыхались в воде, вывалившись из крохотных раковин…
«Это уж я уберу завтра! Возьму сачок и потихоньку выгребу эти трупики», — подумала Анна.
Она не стала никому ничего говорить. Засыпая, она немножко погордилась своей выдержкой и силой воли. Мёрси, например, сразу подняла бы шум и, хватая всех за рукава, немедленно потащила бы всю компанию к аквариумам.
Ещё
Илья, укладываясь, попросил Сашку сказать какую-нибудь цитату. Сашка встал, заложил руки за спину и нараспев прочитал:
— «Все выдающиеся люди выходят из третьего сословия. В империи, где существуют только великие и малые, нет никого, кроме наглых господ и гнусных рабов. Одно третье сословие, занимающее промежуточное положение между знатью и чернью, рождает искусство, просвещение и все великие идеи, полезные человечеству».
— Что-то знакомое, — сказал Илья.
— Пьер-Огюст Карон де Бомарше, «Мемуары», — робко сказал Сашка и улёгся.
— А кто это? — спросила Мёрси, отчаянно зевая. Все уже привыкли к тому, что спрашивать Сашку, откуда он набрался разнообразных сведений, было бесполезно. Промолчит, виновато улыбаясь, вот и всё.
— Тот самый, который «Женитьбу Фигаро» написал, — ответил Илья.
— Я такое кино видела, — гордо заявила Мёрси. — Там Андрей Миронов играл.
— Между прочим, в 1776 году Бомарше убедил Людовика XVI поставить оружие, боеприпасы и корабли для США. В смысле, тогда ещё не США, а тем нескольким областям, что воевали с Англией за независимость. Людовик вначале хотел оказать помощь Англии, но Бомарше его убедил, — поднял палец Илья. — А ещё Бомарше изобрёл анкерный механизм для карманных часов, что резко уменьшило их размеры.
— Ни хрена себе… — пробормотала Мёрси. — И откуда ты только всё это знаешь?
— Странствуя по свету, мадам, я не закрываю глаз! — ответил Илья, явно кого-то цитируя.
Они ещё долго о чём-то переговаривались, но Анна уже проваливалась в сон…
Сашка нёс её на руках в тумане. Было холодно. Тонкая ткань ночной сорочки Анны не спасала от холодной стали рыцарских лат. Обнимать рыцаря за шею было так же противоестественно, как обнимать бронзовый памятник.
— Куда мы идём?
Сашка молчал. Забрало было поднято и Анна хорошо видела мрачное, исполосованное шрамами лицо. Изогнувшись, она опасливо посмотрела вниз и увидела, как в дымке тумана рдеют подёрнутые пеплом угли. Тяжёлые стальные ноги шагали с размеренностью механизма, погружаясь по щиколотку в потрескивающий нестерпимый жар. Взвивались огненные искры. Язычки пламени пробивались сквозь пепел. Шпоры раскалились докрасна…
Неужели никто не отнимет её у этого равнодушного истукана?
…с-с-с-с… ш-ш-ш-ш… с-с-с-с… ш-ш-ш-ш…
…это милый Демон шёл за ними! Он шёл, чтобы спасти её!
Или пнуть под зад.
Глава 26
— Под пулями и в хосписах атеистов не водится! А уж тем более, в Екатеринбурге, рядом с противоестественными кошмарами.
— Я тебя по существу спрашиваю, а ты мне какие-то турусы на колёсах… — невольно улыбаясь, сказала Света. — Не увиливай, пожалуйста, от прямого ответа!
Кондратьев закряхтел. Вот, ведь, устроили дискуссию прямо на улице. Он давно уже не выходил из квартиры, но теперь дочь принесла ему пропуск, подписанный аж самим Коваленко, и буквально-таки вытащила на улицу. Они медленно шли по мокрому асфальту. Совсем, как в детские годы, дочь держала отца за руку. Хорошо!
Решили далеко не ходить, а прогуляться в маленьком парке-скверике у пруда, где хлопотливые утки баламутили не по-летнему холодную воду. Светлана настояла, чтобы Кондратьев надел пальто, а не куртку, отчего Кондратьев почувствовал себя действительно «старым преподавателем»… да что греха таить — и вовсе стариком!
Кондратьев молчал, собираясь с мыслями. Да, всё, как в детстве… «Вот как пристанет Светка с глобальными вопросами, так и не отстанет. Вынь да положь ей всю правду!», — иногда в сердцах приговаривала жена.
— Видишь ли, Светлана, ответ на вопрос: «Есть ли Бог?» — только для невеж и полных неучей является простым. И ответ на него так же сложен, как если бы ты спросила меня о том, что такое мезоны и какое значение они имеют в квантовых процессах.
Светлана, затаив дыхание, слушала. Отец, несомненно, оставался самым-самым умным человеком на земле! И ещё он был «златоустом». Помнится, в девичестве, все её подружки, приходившие к ним в гости, развесив уши, слушали, как профессор Кондратьев рассказывает им разные интересности. «Светка! У тебя папа такой классный! Он так много зна-а-ает!» Тогда слова «крутой» и «клёвый» только-только входили в обиход и от них явственно несло улицей, чего сердитая мама терпеть не могла. Света взяла отца под руку.
Над головой с рёвом прошёл мощный вертолёт. По бокам его, как скелеты крыльев, торчали выносные решётчатые мачты, облепленные приборами. На борту чьей-то шкодливой рукой был нарисован Обама, пожимающий руку зелёному человечку. Утки разлетелись, но вернулись, как только вертолёт скрылся за верхушками елей.
Вывернувшийся из-за угла аллеи патруль не спеша двинулся в сторону прогуливающихся. Светлана показала оба пропуска, и сухощавый неулыбчивый начальник патруля аккуратно козырнул. «Будьте осторожны, профессор, скоро начнёт темнеть», — с акцентом сказал он по-русски.
— Вы поляк? — с любопытством спросил Кондратьев.
— Точно так, пан профессор — слегка удивлённо ответил начальник, но продолжать беседу не стал. «Голубые каски» дружно козырнули и зашагали к галдевшим на одной из скамеек молодым людям, судя по доносившейся речи, испанцев.
— С точно таким же акцентом, помню, говорила соседка наша, Ванда. Красивая была женщина, статная. Вышла после войны замуж за местного хирурга. Он сам из Армении. Мы тогда в коммуналке жили…
Кондратьев замолчал, видимо, углубившись в воспоминания. Светлана остановилась у скамейки.