Псы, стерегущие мир
Шрифт:
– Ты!.. Прокли…
Острие меча ткнуло в мягкое горло. Речь прервалась бульканьем. Ведьма дернулась, лицо стало беззащитно-жалобным, глаза устало закрылись.
Лют выдернул нож воеводы и, мрачнея, отошел от трупа. Вовремя прервал ведьмино изурочье – еще чуть, и стал бы проклятым, умер позорной для воина смертью. Бр-р!
Очнувшийся главарь приподнял голову и резко отстранился, так что затылок погрузился в мягкую землю. Перед глазами торчало острие узорчатого клинка.
Скосил глаза: подельники лежали вповалку, земля
Корчун повернул голову на поступь копыт: зеленые кроны заслонил огромный конь. Стрый с высоты седла насмешливо спросил:
– Ты, мил человек, распутье предлагал?
Бледные губы главаря мелко задрожали, он попытался врасти в землю, стать кротом безглазым, землеройкой паршивой, лишь бы подальше от суровых гридней. Дернул леший напасть!
– Что ты, воевода, – ответил главарь ломким голосом. – Уж прости лесных людей, одичали малость, шутки стали не задорными.
Зубы Стрыя хищно проглянули сквозь густую бороду, в глазах блеснуло темное пламя.
– Шутить изволили? – спросил воевода ласково. – Ну, теперь наш черед… Но сперва ответь: есть поблизости село, где можно вашу кровь и слюни смыть?
Корчун кивнул и пролепетал трясущимися губами:
– Дык скоро Березняки будут. Езжайте по тропке, прямиком на село наедете.
Стрый кивнул, натягивая поводья. Конь неспешно тронулся. Буслай спрыгнул с веток, держа в кулаке нож, заляпанный по рукоять кровью и мозгами разбойника. Лют убрал от горла Корчуна меч. Подъехавший Ждан бросил тряпицу – грубая ткань прошлась по окровавленному лезвию.
Буслай сбегал за топором, осмотрел лезвие недовольно – отмывай теперь от поганой крови благородное оружие.
Справный топор: изогнутое книзу лезвие равно хорошо рубит и режет, кузнец придал лезвию скругленную форму, как жахнешь по ворогу – и разломятся кости вместе с подставленным мечом и рукой. Такое оружие не стыдно вручить и богу Грозы, недаром зовется перунцем. Правда, Перун бьет топором Змея, а гридню приходится о дерьмо мараться.
Стрый скрылся за поворотом. Гридни вскочили в седла, конские бока промялись под пятками. Ждан молча тащил в поводу лошадей и невидяще смотрел на лес, стискивая с хрустом кулаки.
Буслай, глядя в спину воеводы, сказал Люту с неудовольствием:
– Ишь, обленился, только покричал со страху да птичку пришиб.
Лют не поддержал соратника в злословии, промолчал.
Савка успокаивающе похлопал кобылку по шее, и животное неохотно переступило труп с разрубленной головой, только земля под копытом чавкнула. Отрок оглянулся на застывшего под деревом главаря разбойников:
– Лют, а с этим что?
У Корчуна перехватило дыхание, кожу лица защипало, словно умылся и сдуру сунулся за порог в месяц сечень. Гридень бросил небрежно:
– Если считаешь, что лиходейство пустяк, то ничего.
Савка кивнул: все ясно.
Корчун с замершим сердцем смотрел, как спрыгнувший с седла отрок приближался, держа в руках шипастую булаву.
Стойгнев с семьей собирался вечерять, когда за окном раздались детские возгласы и громко залаял пес. Хозяин дома сунул в раскрытые ставни седую бороду, и сердце упало. Багровое солнце, съеденное на четверть горизонтом, грозно подсвечивало группу всадников. От вида предводителя живот скрутило. Вроде оружные. Неужто ушкуйники осмелились напасть?
Наперерез пришлым двигался войт с сыновьями и парой крепких селян. Глава чужаков остановил чудовищного коня…
Стойгнев с затаенным дыханием наблюдал за встречей, а когда войт спокойно переговорил и отъехал, испытал мальчишеское разочарование от несостоявшейся драки.
Пришлые продолжили путь в окружении сельчан. Стойгнев до хруста позвонков вытянул шею, пытаясь услышать, о чем так увлеченно спрашивают односельчане.
Стрый заметил сивобородого мужа в окне добротного дома и окинул взглядом подворье. Словно слепленные из воска, белели бревна овина, амбара, курятника. В щелях не нашлось никакой сорной травы, мха или плесени.
Дом добротный, просторный, для большой и ладной семьи. Резная причелина изукрашена нарядно, срезы пропусков хвастают по2ловой – изжелта-белой – свежестью, охлупень гордо возглавляет конская голова, ставни окон расписаны охрой, чернильным соком.
– Пожалуй, здесь заночуем, ежели хозяин пустит, – сказал воевода войту.
Тот кивнул:
– Стойгнев справный хозяин, у него отдохнете.
Стойгнев со смешанным чувством наблюдал, как во двор въехал конный отряд. Войт покосился на пришлых, затем требовательно посмотрел на Стойгнева, тот отлепился от окна и кликнул жену и дочерей.
Когда семейство вышло во двор, пришлые слезли с седел. Усатый сразу устремился к колодцу. «Журавль» покорно согнулся. Донесся слабый плюх. Гридень сбросил рубаху в пыль, потянул ведро. Веревка натянулась, ведерко застыло над головой, с края ведра на спутанные волосы Буслая пал прозрачный ломоть. Льняные вихры прилипли к голове, холодная волна наткнулась на крученую гривну, сердито зашипела, шея окуталась облачками пара. Потеплевшие струйки скользнули по обнаженной спине, ласково пригладили под левой лопаткой косой шрам. Земля влажно охнула, в стороны порскнули шарики намокшей пыли.
Войт с высоты седла обратился к хозяину подворья:
– Здрав будь, Стойгнев. Не откажи принять людей князя Яромира, сегодня у них был трудный день.
Стойгнев развел руками:
– Гость в дом – бог в дом.
– Они людей Корчуна побили, разбойного нападения можно не бояться.
Жена Стойгнева – женщина с суровым лицом – всплеснула руками, две дочери в длиннополых сарафанах ойкнули. Стойгнев открыл рот – аспид пролетит, не обломав крылья.
– Отож, – только и молвил хозяин.