Псы войны
Шрифт:
Ну а оружие, думал он, я и тогда, в Бою за Боба Хоупа, не бросил старого друга, не доставлю им такого удовольствия и сейчас.
Бой за Боба Хоупа проходил под дождем. Как при Аустерлице.
Скользкая размякшая глина, теплый нескончаемый дождь. Треск «Калашниковых», грохот разрывов.
Ошибки нет, это опять они, зараза!
Они и там и там, везде, и теперь я влип. Да, это они, они повсюду. Не беги в ту же сторону, там всех положат.
Северовьетнамцы, точно, это их пробковые шлемы.
Он выстрелил из подствольника туда, где они должны были появиться, — раз, другой. Опа, как тебе такой футбол?
Ничего не видя — сквозь заросли дикой спаржи, к своим. Эй, ребята, не стреляйте! Я — американский морпех! Л. Б. Дж. [106] собственной персоной!
Так тяжело, как тогда, мне еще не было, тяжелее, чем сейчас.
106
Линдон Бейнс Джонсон (1908–1973) — 36-й президент США, при нем Америка воевала во Вьетнаме. Хотя началась война еще при Кеннеди, а закончилась уже при Никсоне.
Он обернулся на ущелье, оставшееся позади; он отошел уже далеко, и это вселяло надежду. Но о земле, простиравшейся вокруг и впереди, такого не сказать: грязно-белая, безжизненная.
Он опустился на корточки, провел пальцем по земле и лизнул его. Соль. Вот это да!
Он собрался вставать, и тут его взгляд упал на левую руку: она висела плетью, касаясь соленой земли согнутой кистью, и он ее совершенно не чувствовал.
Плохо дело, подумал он.
Он смотрел вдаль на соль, и тут она вдруг засверкала. На какое-то мгновение его охватил ужас.
О мама! Что это за земля такая?
Глубоко вздохнул.
Не поминай маму, не задавай вопросов. Здесь мы живем, здесь мы ходим. Это место предназначено для быстроты, а не для удобства.
Если тебе здесь не нравится, уходи отсюда. За тебя этого никто не сделает.
Он остановился у путей, сотрясаемый рвотными спазмами, но выходить было нечему. Выпрямившись, он никак не мог набрать в грудь воздуху.
Ну что это такое, дождь, ради бога? Дождь плох тем, что, как бы ни было жарко, в конце концов ты всегда начинал мерзнуть. Все становилось скользким, ноги начинали преть.
У меня нет сухих носков. Пистолет взял, М&М [107] взял, а чистые носки забыл. Или кто украл. Кому-то из вас, ублюдков, кто прихватил мои носки, я задницу надеру.
Абсолютно никакого дождя. Он достал термос и плеснул немного воды на лицо.
Такая сушь, подумал он, и это как дождь.
Когда треугольник вновь обнаружился, его внутренность свернулась и гнила. Можно образовать новый. Или же закрепить прежний, промыв его.
Плесни на этот треугольник. В жару его надо обливать.
107
То есть не шоколадное драже, а винтовку (М-16) с подствольным гранатометом (М-70).
Бесполезно, док советует не обращать внимания, если не слишком больно.
Нет, не слишком, больше кажется.
Впору засмеяться.
Он почесал костяшки пальцев на правой руке, и на какое-то время боль сосредоточилась там. Отпустил винтовку, потряс рукой.
Чуть раньше ему досталось по костяшкам колодой карт. Адъютант отобрал у него карты и хлопнул ими его по руке. В приюте Армии спасения в карты не играют, а он учил других ребят в приюте Бута играть в «ловись, рыбка». Это было в Женском приюте Бута в Чикаго, северная часть, Висконсин-авеню.
Сатанинская игра.
Его мать была там судомойкой. Она рассказывала, что еду там солят селитрой.
Соль жгла глаза, а небо было еще ослепительнее. Некуда смотреть.
Где-то там был ребенок, с которым он едва не столкнулся этим утром в лесу, — ребенок, которого хлестнули по пальцам колодой карт. Он сразу понял, что этот ребенок представляет для него самую большую опасность, что такого он не выдержит.
Ребенок, ставший другим, выдумывавший всякие истории, — ушлый мальчишка, картежник. Все они там, в приюте Бута, выдумывали истории, все рассказывали небылицы о себе. И мальчишки, и девчонки.
Малец шел рядом с ним, и от этого ему было плохо, он сам чувствовал себя маленьким.
— Что ты делаешь?
— Да вот, просто иду себе.
— У моего отца тоже есть такая винтовка.
— У тебя нет отца, а если бы и был, у него бы не было такой винтовки.
— Он купил мне ружье двадцать второго калибра и показал, как стрелять. В первый раз я от отдачи чуть не упал.
— Двадцать второй калибр стреляет без отдачи. Что, нравятся ружья?
— Нравятся. Они красивые. Я с запада. Из Техаса. Я наполовину команчи.
— Ты из Блумингтона, штат Индиана, — потом Милуоки, дальше Омаха и, наконец, Чикаго. Ты никогда не видел индейцев, кроме как на пятицентовике. Меня не проведешь. Как ты можешь так врать?
— Никто не называет меня вруном.
— Нет, называют. Все время называют. Подожди, пока не повзрослеешь, тогда все оружие будет твое, вся дурь и все женщины.
— Я не прочь. Хочу пойти на флот, в морскую пехоту.
— Так и получится, поверь мне. В исправительных школах так заведено, и ты пойдешь в долбаные морпехи, хочешь ты того или нет. Воспитатель будет стыдить тебя и заставит это сделать. Когда окажешься на Пэррис-Айленде [108] , узнаешь других ребят из исправительных заведений, потому что они все воры.
108
Пэррис-Айленд — место расположения старейшей американской базы морской пехоты и одного из двух учебных лагерей для новобранцев.
— Я хороший вор.
— Ну-ну, — сказал Хикс, — не надо, только салаги хвастаются. От салажьих привычек избавишься, когда попадешь на корабль. Больше помалкивай и учись у других. Учись у японцев, они самые невозмутимые люди в мире.
Как он и боялся, его начало знобить. Бок болел так, словно его ранило только что.
— Я знаю тебя, — сказал Хикс. — Хотелось бы не знать, но знаю. И хватит унижаться и скулить. Смотреть противно. Вот почему я не хочу, чтобы ты был здесь сейчас.
Он шел опустив голову и глядя на полотно дороги, на шпалу за шпалой, — это помогало двигаться.