Птенцы «Фламинго»
Шрифт:
– Я понимаю, что в таких случаях заказчикам и исполнителям лучше не встречаться, а действовать через посредников. Так сначала мы и хотели поступить. Но, всё же, я уговорила Бориса Михайловича свести меня с вами, Володя. – Фаина говорила почти шёпотом, но все отчётливо слышали каждое её слово. – Встретиться лично я хотела вовсе не потому, что не доверяю ему. Просто я думаю принять окончательное решение сама, повинуясь зову женской, материнской интуиции. Ведь никто лучше не сможет понять, почувствовать мою боль. Мне безразлично, что будет дальше. Если вы выполните мою просьбу, можете потом сдать меня, посадить. Я буду вам должна всю оставшуюся жизнь. Я согласна отправиться в тюрьму, но при этом мне необходимо чувствовать себя победителем. Правда, и в случае неудачного исхода мне нечего делать на воле. Я не имею больше сил бороться.
Мне нечего терять и нечего бояться. И я доверяюсь вам без страха…
Фаина набрала воздух ртом – слёзы всё-таки подступили к горлу.
– Мой отец, Эдуард Саламатов, физик-ядерщик, работал в Обнинске, участвовал в запуске тамошней атомной электростанции. Его молодой коллега, конфетно-красивый и ласково-расчётливый Саркис Адельханян, сделал всё для того, чтобы я поверила в его любовь. Он вёл себя безупречно и до нашей свадьбы, и после. Демонстрировал и ревность, и страсть, и нежность,
Фаина постучала сигаретой по пепельнице, стараясь говорить яснее и чётче, но мысли разбегались, и слёзы градом катились по щекам.
– Так получилось, что я отказала всем женихам. А вот Саркису поверила. Он очень эффектно ухаживал, возил меня по ресторанам, дарил корзины роз, стоял передо мной на коленях. И клялся, клялся матерью и кровью, Богом и хлебом, что никогда не оставит меня. Кроме того, отец Саркиса жил в Москве, был заслуженным, уважаемым человеком. На первый взгляд, Саркис ни в чём не нуждался. Он не был тем зятем, который хотел взять. Поэтому папа с мамой против брака не возражали, даже радовались, что я смогу уехать из Обнинска в Москву. Адельханян-старший устроил нам такую свадьбу, что вся столица ходила ходуном. Гостей набралось более трёхсот человек. Подавляющее большинство из них я увидела там впервые. Одно огорчало и меня, и родителей. Во Дворце бракосочетаний я сломала каблук, а у нашего лимузина спустило колесо. Но это быстро отошло на задний план, позабылось до поры. Пять лет у нас не было детей. Эдик родился первого марта восемьдесят восьмого. Сейчас бы ему шёл шестнадцатый год. Но этого никогда не случится.
Фаина страшно нервничала, но не потому, что нарушала закон. Она снова вспомнила своего сына, которого все эти годы чувствовала, видела рядом с собой. Мальчик рос, взрослел, мужал, и Фаина гордилась им. А потом возвращалась к реальности и страдала ещё сильнее, понимая, что на самом деле сына нет. И нет справедливости на свете, потому что тот, кто был повинен в его смерти, сладко пил, жрал, гулял на свободе…
Юлиан невозмутимо записывал беседу на диктофон – главным образом для того, чтобы в случае провала ни Фаина, ни Хило, ни Звягин не смогли отрицать своё участие в обсуждении очень уж щекотливого вопроса. В то же время Юлиан предполагал, что и Борис, и Фаина тоже могут по схожим причинам включить свои диктофоны. Предать, причём на любом этапе операции, мог каждый, поэтому все участники по мере сил запасались компроматом на других и сочиняли алиби для себя.
– Спокойнее, Фаечка, спокойнее, – попросил Хило, поправляя крохотный диктофон в нагрудном кармане пиджака. – Володе интересны не эмоции, а факты. Ты верно сказала – у вас ещё будет время всё обговорить в деталях. Сейчас не стоит вдаваться в подробности.
– Да, я знаю. – Фаина глубоко дышала, но слёзы всё равно текли по щекам, размазывая тушь, тени, тональный крем. – Но это тоже важно, поверьте! В девяносто первом году Саркис собирался подавать на развод. То, что восемь лет назад казалось ему пределом мечтаний, на глазах теряло цену. Престиж научной работы стремительно падал. После инсульта мой отец вынужден был уйти на пенсию. К тому же, он до самой кончины в девяносто шестом очень плохо говорил. Свёкор уехал в Армению, звал туда сына. Нашёл ему богатую невесту из армянской общины Египта. Мальчик был единственным звеном, соединяющим нас с Саркисом. И я видела, что муж очень жалеет о своей тогдашней настойчивости. Я не знаю, какие условия поставил Саркису отец египетской невесты, и ставил ли он их вообще. В одном нет сомнений – Эдик мешал Саркису начать новую жизнь, стряхнув с рук и ног прах прошлого «совка». Но тогда я даже не могла представить, что нельзя отпустить мальчика с родным отцом на выходные за город. Тем более что насчёт предполагаемой свадьбы Саркиса я узнала позже, когда мы уже развелись. А тогда, сразу после провала путча, Саркис увёз нашего ребёнка на подмосковную дачу, которая была записана на имя свёкра. Там предполагалась небольшая вечеринка – справляли день рождения кого-то из родни Саркиса. Приглашали и меня, но выехать в пятницу вечером у меня не получилось. А потом приболела мама, и я осталась в Москве. За Эдика не волновалась – он ведь с отцом, с родственниками. И вдруг воскресным вечером Саркис ворвался в московскую квартиру весь белый, как бумага. С порога начал говорить что-то про Эдика, про кошмарное несчастье. Про то, что он, Саркис, не хочет больше жить… Я не сразу поняла. Думала, что ребёнок заболел или упал, разбился. Да мало ли что могло случиться на даче! Мелькнула мысль, что Эдик угодил под машину – там шоссе проходит почти у самой калитки. Он непоседа был, настоящий южный человек. Писаный красавец – глаза огромные, кудри кольцами. Несмотря на запреты, частенько выбегал на дорогу или выезжал на велосипеде. Другой вариант – в лесу заблудился и пропал. Один раз еле нашли его грибники. Я успела представить себе всякое, но только не то, что произошло на самом деле…
– Так что же случилось?
В голосе Звягина наконец-то прозвучала тёплая, сочувственная нотка. И в этот момент Фаина поняла, что профи примет её заказ к исполнению. Уже не сомневались в благоприятном исходе переговоров и Хило с Юлианом.
– Эдик был ещё жив, когда я примчалась в перевязочную районной больницы. Его туда доставили прямо с садового участка. Я не помню, как доехала из Москвы, как бежала вверх по лестнице, по коридору. За окнами была темнота, и на белых простынях, на салфетках – кровь сына. Моя кровь! Эдинька умер у меня на руках от огнестрельного ранения в грудь. Следствие пришло к выводу, что трёхлетний мальчик застрелился сам. Разумеется, не намеренно, а случайно. Я не ходила на допросы, не читала уголовное дело. Разрывалась между двумя больницами, где лежали мои родители, потрясённые случившимся. Это ведь был их единственный, долгожданный, обожаемый внук! Я пыталась узнать правду у мужа, но он стал выкручиваться, юлить, избегать встреч со мной. Тогда я думала, что он просто струсил. После заподозрила Саркиса в куда более худшем. Он ведь в последнее время воспринимал Эдика как обузу, ошибку молодости. И, вероятно, решил её исправить. В противном случае Саркис не так отреагировал бы на тот выстрел! Не так! Я сказала мужу, что прекрасно понимаю, почему он умалчивает о самом главном, думает о чём-то кроме горя
– Каким образом он убил мальчика?
Звягин говорил внешне спокойно, но углы его рта дёргались, и щёку он прижимал ладонью.
– Хуторов, начальник районного УВД в то время, был другом Саркиса. В воскресенье они гуляли на даче в числе прочих гостей. Как следует выпили, вышли в сад и стали стрелять по бутылкам, по банкам. Хуторов вынул табельный пистолет, из которого якобы застрелился мой сынишка. Получается, что Эдик передёрнул затвор, снял пистолет с предохранителя, взвёл курок. Знающие люди говорят, что не каждый взрослый мужик способен на это. А тут – слабые детские ручонки! Соседка по даче под страшным секретом, умоляя меня молчать, плакала и рассказывала, как было дело. Она была в сарае неподалёку, в щель всё видела, очень хорошо слышала…
Фаина жалобно всхлипнула, уже не заботясь о приличиях. Щека Звягина дёргалась всё сильнее. Борис Михайлович испугался, что больной сейчас сам закатит истерику, поднимет на ноги всё отделение и сорвёт операцию. Юлиан тоже напрягся, готовясь тотчас же принять меры. Но Звягин не шевелился и ничего не говорил; он просто сидел и слушал.
– Соседка сказала, что Эдик играл в песочнице, когда мужики начали стрелять по бутылкам. Разумеется, мальчику стало интересно. Он бросил свои лопатки и машинки, побежал к ним. Уже смеркалось, к тому же Эдик, наблюдая за отцом и его дружками, присел за куст крыжовника на корточки. Мужчины его, скорее всего, не заметили. Но почему-то Хуторов вдруг переставил бутылки так, что дуло его пистолета оказалось направлено прямо на куст, на Эдика… Я не знаю, не могу сказать наверняка, видел он моего ребёнка или нет. Могло быть и так, и этак. Но даже если Хуторов убил Эдика случайно, промахнувшись при стрельбе по бутылкам, он всё равно должен был отвечать по закону! Убийство по неосторожности – тоже статья. Наказание там предусмотрено не такое суровое, как за умышленное, но всё равно… Если бы Хуторов признал свою вину, попросил у меня прощения, сделал что-то для Эдика… Ну, памятник поставил, например… Я бы не думала о мести. Но Хуторов повёл себя отвратительно – трусливо и вместе с тем нагло. Пользуясь тем, что милиция и прокуратура выполняли его указания, Хуторов вынудил их дать совершенно безумное заключение. И сам дал ложные показания и ушёл от суда, ни за что не поплатился! Он совершил даже не одно, а несколько преступлений. Вы, Володя, человек военный. Можете себе представить, кто на что способен. По словам Хуторова, когда он вышел в сад, перед тем крепко выпив, табельный пистолет просто выпал на тропинку из расстёгнутой кобуры. Эдуард Адельханян, подобрав пистолет, случайно произвёл выстрел в направлении себя. Можно представить, что в девяносто первом году начальник райотдела подмосковной ментуры носил в кармане готовый к бою пистолет? Не те нравы царили тогда в тихом посёлке. Выстрелы слышали только в итальянских фильмах про мафию. Даже ради собственной безопасности Хуторов не стал бы так рисковать. Ведь с себя, любимого, он до сих пор сдувает пылинки. Все всё понимали, но вывели его из-под удара, помогли избежать наказания. Но, самое главное, не только люди покрывают негодяя. Создаётся впечатление, что сам Всевышний на его стороне!
Голос Фаины сорвался, и она полезла за носовым платком в один из многочисленных карманов своей куртки. В одном из них тоже исправно работал диктофон.
– Три раза я пыталась рассчитаться с ним. Говорю об этом откровенно, ничего не опасаясь. Но все три попытки закончились неудачно. В третий раз его шикарный «Мерседес» буквально разворотило взрывом. Мне давали твёрдые гарантии, но… Погиб его водитель, любовница лишилась ноги выше колена. А самого Хуторова лишь посекло осколками стекла. Неужели он прав, а виновата я?! И за гибель моего крошки достаточно получить служебное взыскание? Дело спустили на тормозах, объявили о неполном служебном соответствии Хуторова. А через месяц ему присвоили очередное звание. Его обязаны были разжаловать хотя бы за ненадлежащее обращение с оружием, если не уволить вообще! Но прокурор оказался его свояком. На рыбалки, на пикники-коктейли, в баню и на охоту с каждым годом собиралось всё больше VIP-персон. И Хуторов вместе с районным начальством «накрывал поляны». Шеренги бутылок тянулись до горизонта – коньяк, виски, ром, вина, водка, вермут, пиво. И к выпивке – зажаренные целиком поросята и ягнята, гуси и куры, осетры и форель. Но больше всего Хуторов любил стрелять по бутылкам, потягивая немецкое пивко и заедая его канапе с кальмарами или сырными шариками. Бывало, что вместо пива подавался квас или сбитень. И так – чуть ли не каждый уик-энд. Да кому какое дело до того, что на коже Эдика не было порохового ожога, а, значит, пуля прилетела издалека? Никакого самоубийства и быть и не могло в принципе. Налицо убийство – не наказанное, не отмщённое, а потому ещё более жуткое. Впоследствии Хуторов уволился из милиции, перебрался в Москву, занялся охранным бизнесом. Разумеется, он вовсю использовал старые связи. Сейчас он возглавляет одно из лучших охранных агентств. Обзавёлся новыми знакомыми – теперь уже в высших эшелонах власти. И если я не смогла наказать его до сих пор, то сейчас сделать это уже очень трудно. Вы – профи, специалист высшей квалификации. Но Хуторова охраняют точно такие же ребята. Возможно, с некоторыми из них вы даже знакомы. – Фаина перевела дыхание, помолчала и сухо добавила: – Каждое моё слово – правда. Нет смысла чернить чёрное.
– Я верю вам, – сказал Звягин. – И постараюсь помочь. Стопроцентную гарантию не дам – я всего лишь человек.
По лицу Фаины скользнула тень – словно за окном пролетела птица. Все начисто позабыли о Берлете, кемарившем в соседнем помещении. Они беседовали уже больше двух часов, но расходиться пока не собирались. Серёжа не беспокоил их – значит, в больнице было тихо.
– Я потратила кучу денег на осуществление своей мечты, – продолжала Фаина. – Мне это было нужно – и всё. А вот Саркис получил своё без моего участия. Он женился на той девушке, которой, правда, было уже за тридцать. Но очень быстро разругался с тестем-торговцем, уехал с женой в Штаты, занялся там крионикой… Вы слышали о ней?