Птица горести
Шрифт:
Не буду говорить, с каким чувством отвращения Александр ступил на землю затемнённого участка. Он на ощупь отдалялся от умирающих огней озера, и только стоило потерять их из виду, как при столь же внезапных, сколь и кратковременных вспышках расплывчатой луны, тень домов выступила во всём ужасающем обличии, грозя своими острыми силуэтами, ничуть не уступая в эффектности серым раскидистым тополям, которые выросли перед Александром в незыблемых, наделённых несуразно-грубой силой, извращенных гигантов, со скрипом качающихся под гнетом уродливой наружности, тряся ветвями, половина коих была переломлена.
«Даже самые обыкновенные вещи предстают предо мной ужасными явлениями, и все благодаря фантазии…» – наш герой понимал, что нужно быть более хладнокровным и не давать воли смятению. Он крепился духом и старался подавлять панические атаки; но невозможно ввести в заблуждение человеческий мозг, когда тот имеет истинное представление благодаря зрительному источнику о происходящей ситуации. Александр не видел своих рук, не говоря уже о том, что происходит под ногами. Каждый новый шаг давался ему с большим усилием, ибо случалось все больше неуверенности и кошмаров, которых приходилось превозмогать, как в один момент на горизонте появился слабенький луч фонаря. Круг отчаянно вёл борьбу с густым туманом и, пытаясь отбиваться от навязчивых объятий пелены, плавно мерцал. Вскоре тонкий лучик вспыхнул, и последовал мощный всплеск света – он облил квадратное, размером с трехэтажный дом, сооружение. Александр сразу узнал триумфальную арку, над чьим декором трудился собственноручно, с тончайшей кропотливостью вырезая фигуры древнегреческих богов на её мраморных стенах. Со временем свет фонаря начал меркнуть, отчего стало ясно, что тот взрыв энергии забрал все последние силы; выглядело это так, словно луч зарастал бесцветным и густым мхом.
У Александра будто камень с души свалился: присутствие арки означало, что дом находится совсем близко, а точнее, является его началом, так как она и есть главный вход в его частные владения. Он успел сделать лишь четыре твёрдых шага перед тем, как очертания арки расплылись и улетучились. Наш герой оказался в сплошной, хоть глаз выколи, мгле. Встав, как вкопанный, он растерялся, ведь обернувшись, не увидел совершенно ничего, кроме тени, которая прямо на его глазах затягивала весь мир. Будто земной шар поглощался какой-то необъятной, невообразимой тварью, и он, крошечный человечек, находится в апогее всего этого хаоса, которым правит мрак.
Когда же Александр захотел дотронуться до зловещего черного тумана, который уже больше походил из-за своей густой плотности на невесомую, парящую в воздухе шерстяную материю, дабы осязать его, то ощутил что-то холодное, крепко схватившее его за кисти. Он инстинктивно ринулся в сторону, но тут же уразумел, что подобные попытки были пресечены ещё на корню: его окаменевшие конечности впились в бездонную темь. Всё, что Александр мог – наблюдать, как тысячи растущих из беспросветной пустоты рук кишат на его груди, вцепляются в локти и кисти, оплетают всё тело, разрастаются друг на друге и поднимают его вверх.
Сложно представить себе ярчайшего контраста, нежели восставшего пред нами: среди нескончаемой тьмы всходит белоснежный, мерцающий маленькими точками побег, основание которого удивительно быстро увеличивается в размерах, а тонкая вьющаяся верхушка непрестанно тянется ввысь. Этот побег и есть бесконечное множество белых конечностей; хватаясь за себя подобных, они увеличивают размеры ствола ежесекундно, отчего побег скоро превращается в белую волну, на гребне которой несётся человек. Он с широко раскрытыми глазами возносится средь мглы по бледным рукам, безмолвно, отсутствующим взором смотря то вниз на бесконечную вереницу, то вверх на прорывающийся ослепительный луч.
То ли от страха, то ли отчего-то другого, однако наш герой только и помнит, как оказался у себя дома уже с включённым светом, с птицей и свертком бумаги в руках.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда настроение скверное, не все ли равно,
что там за окошком.
Сэлинджер, «Над пропастью во ржи»
Белая вспышка, вылетевшая из точки по центру, процесс, подобный включению телевизора 80-х годов – первое, что Александр увидел, вернула ему сознание. Он нашел себя в прихожей, прислонившимся спиной к комоду, на полу. После минувшего вихря мистических событий в его голове ещё порывисто бродил ветер, и, пробираясь в каждый темный уголок, не позволял нашему герою отвлечься от хаоса безобразных мыслей. Порывы ветра – явления, как внутреннего мира человека, так и внешнего мира, чьи близкие сходства можно заметить без труда: они одинаково препятствуют и путешественнику в дороге, портя видимость мутновато-искаженными полосами, которые рисуются в воздухе резкими мазками; и Александру, закрывая ему чистый горизонт мыслей, и даже его чуткость ума пока не могла прозреть ясную картину. Холод дуновений пробирался и в душу, принося в нее смутные и скверные чувства.
Знаешь, разбитое состояние, в каком прибывает Александр, сравнимо с тем, что бывает после сна: проснувшись, с пронзительной болью обнаруживаешь, что несчастен в этой жизни; ночь улетучивается и на смену ей приходит горькое послевкусие – апатия и разочарование. Сильнейшее уныние накрывает с головой именно когда умываешься: вроде бы трешь зубы, а почему-то раздирает только душу; но как раз таки в эту нелёгкую минуту, в процессе глубокого анализа собственных чувств, будто кто-то внутри, сжалившись над комично-горестной сценой, кидает круг помощи в виде осмысления, что всему виной либо дурной, либо слишком сладостный сон.
Вот и в этот раз Александр, сослался на дурное послевкусие.
Итак, спустя некоторое время, за которое он успел поймать несколько витающих мыслей и соединить их в нечто целое, вспомнил он и про внешнюю среду. На его руках, как-никак, находилась птица. «Какая маленькая птичка. Где же я тебя среди этой тьмы подобрал? – первое, что вымолвил Александр после долгого раздумья; в ответ ему попискивал птенец. – Правда, несмотря на твой младенческий вид, и всем вытекающим отсюда умилениям, которые непроизвольно возникают при виде беззащитного существа, выглядишь ты крайне непривлекательно».
Да прости мне, читатель, за такую несуразицу: этот птенец вовсе не выглядел противным, какими частенько бывают его новорождённые собратья, и во внешнем виде его нельзя подчеркнуть ни малейшего признака уродства. Да что уж тут говорить, изучая внешность, можно подметить и особые привлекательные признаки, как например: отсутствие блеска перьев – выглядит, будто у пташки они матовые; шея украшена белым пятном, единственным на всем теле; однако, подводя черту итога, любой, глянувший на него чуть более чем мимолетно, согласится, что общий образ птицы вовсе нельзя назвать притягательным.
Что-то смущало и Александра. Он никак не мог понять, почему изящный чёрный цвет перьев, переливающийся на свету глубокой синевой; вытянутый, закруглённый и на конце острый клюв; безостановочно бегающие, всего-навсего испуганные глаза – всё это, вроде бы, ни разу не устрашающее по отдельности, как, слившись воедино, вдруг внушают безотчетный холодок, граничащий с ужасом. Иной раз Александру становилось сильно не по себе, когда два чёрных пятнышка после безостановочной беготни резко останавливались на нём.