Птица малая
Шрифт:
– Кажется, я слишком разволновалась, и поэтому у меня ничего не получается, – проговорила она со смущенной улыбкой, поворачиваясь к комнате. Она хотела извиниться за неудачное исполнение после красивой игры Джимми и вернуть ему место за инструментом, но тут взгляд ее упал на Сандоса, сидевшего в углу в некотором отстранении от всех остальных – по случаю, характеру или обстоятельствам. Не понимая того, что движет ею, разогретая вином и компанией, она заиграла старинную испанскую мелодию, которая, по ее мнению, должна быть знакомой ему. К всеобщему удивлению, а быть может, и к своему
Оценивая его умение, София изменила тональность и темп. Чуть прищурясь, он начал второй куплет в заданном ею миноре. Довольная тем, что он понял ее намерение, глядя ему в глаза, она начала в контрапункте другую песню.
Ее чуть надреснутое контральто и его тенор сплетались в великолепной гармонии, невзирая на то, что высокие ноты странным образом брал мужской голос, а может, и благодаря этому. И на какое-то время во всем окружающем мире звучала одна только песня Эмилио Сандоса и Софии Мендес.
Джимми страдал от зависти. Зайдя ему за спину, Энн наклонилась над софой, опустила ему на широкие плечи свои тонкие и сильные руки, а затем и голову. Ощутив, что напряжение оставило его, она на мгновение приобняла молодого человека, отпустила и выпрямилась, прислушиваясь к продолжавшейся песне. Ладино, подумала она, уловив испанские и еврейские слова. Возможно, песня Софии была вариацией на испанскую мелодию.
Посмотрев на Джорджа, Энн увидела, что тот пришел к собственному выводу относительно исхода, только не мелодии, но неизбежности союза между двумя этими людьми. A потом ее молчаливый анализ отошел прочь, и она только слушала, боясь шевельнуться, как расходились и переплетались обе песни и как в самом конце соединились гармония и контрапункт, как слова, мелодии и голоса, встретившиеся через века, сошлись на едином слове и ноте.
Отведя взгляд от лица Эмилио, Энн возглавила хор похвал, восстанавливая хрупкое равновесие. Джимми старался изо всех сил, но уже через десять минут, сославшись на неотложную работу, откланялся и, прощаясь на ходу, направился к двери, давая таким образом знак ко всеобщему исходу, словно бы всем присутствовавшим следовало как-то отделиться от столь интимного мгновения, какого никто не планировал и не предвидел. Энн полагала, что как хозяйка должна дождаться, когда уйдут Эмилио и София, однако учитывая, что им еще нужно собраться, прикрывшись каким-то предлогом, она вышла за дверь следом за Джимми.
Он уже преодолел половину пути до площади, когда Энн в темноте догнала его. Вокруг было тихо, только морской ветерок доносил обрывки музыки из Ла Перлы, в которой события нашли свое продолжение. Услышав ее шаги, Джимми повернулся, и она остановилась в двух ступеньках над ним, чтобы иметь возможность посмотреть ему в глаза. Холодно не было, но Джимми трясло, как огромную куклу Тряпичного Энди [35] , с его кудельными волосами и дурацкой улыбкой рожками вверх.
35
Тряпичный Энди – «брат» Тряпичной Энни, тряпичной
– Как по-твоему, не пора ли накладывать на себя руки? – попытался пошутить он. Энн не удостоила идиотскую идею ответа, но взгляд ее был полон сочувствия. – Ну, почему ты не остановила меня пораньше, когда я еще играл? Не знаю, сумею ли я даже пребывать в одном времени с ней после сегодняшнего вечера, – простонал он. – Боже, она будет считать меня круглым идиотом. Но, Господи Иисусе, Энн, – воскликнул Джимми, – он же священник! Ладно-ладно, очень симпатичный священник, не то что длинный уродец с дерьмовыми мозгами…
Энн остановила его, приложив палец к губам. Она могла бы сказать ему уйму всякой всячины: заставить кого-то любить себя невозможно, половина мирских горестей как раз заключается в том, что кто-то хочет того, кто не хочет его, и что недостижимость цели является могучим афродизиаком. Наконец то, что он, Джимми, очень милый, умный, располагающий к себе мужчина… Но все это не помогло бы. Она спустилась к нему на ступеньку, припала головой к его груди и обняла, удивившись размеру его тела.
– Иисусе, Энн, – прошептал он над ее головой. – Он ведь священник. Это нечестно.
– Да, нечестно, мой дорогой, – заверила его она. – Но честно в любви никогда не бывает.
В ТЕ НОЧНЫЕ ЧАСЫ доехать назад в Аресибо можно было менее чем за час. И, заезжая на стоянку, Джимми понял, что уже отрыдался и отверг желание напиться, каковое посчитал слишком драматичной реакцией на ситуацию. В конце концов, София никогда не подавала ему малейшего повода для надежды. Он все придумал себе, и ничего более. Опять же, что было известно ему об Эмилио? Священники тоже люди, напоминала ему Эйлин Куинн, всякий раз, когда он являлся домой полный почитания и трепета перед героем. Сан не делает человека святым. Во всяком случае, в других конфессиях священники женятся и заводят детей.
Черт, ругнулся он. Это же всего лишь одна песня. А я уже навоображал их семейной парой с детьми! Не мое это дело.
И все же он не мог изгнать из памяти их песню. Он словно бы видел… О сне не могло быть речи. Он попробовал прочесть несколько страниц, но так и не сумел сосредоточиться и зашвырнул книгу в дальний угол комнаты.
Потом попробовал что-нибудь найти в буфете, и пожалел, что не воспользовался любезностью Энн, предложившей ему взять с собой какие-то остатки от трапезы.
Наконец он решил воспользоваться предлогом, под которым рано откланялся из гостей, и связался с системой радиотелескопа, открыл журнал наблюдений и нашел место, на котором остановился в пятницу вместе с Софией, намереваясь проложить себе путь в неловкой ситуации, ожидавшей его утром в понедельник.
В 3:57 ПОПОЛУНОЧИ, в воскресенье 3 августа 2019 года, Джеймс Коннор Куинн снял с головы наушники и откинулся на спинку кресла, мокрый как мышь и хватая ртом воздух, пребывая теперь в полной уверенности, однако, все еще неспособный поверить в то, что на всем белом свете это знает только он один.