Птица малая
Шрифт:
Марк не имел понятия, как долго он пролежал без сознания. Когда они разбились, был день. Сейчас взошли обе луны. Некоторое время он не двигался, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь определить, насколько серьезны повреждения. Ноги онемели, сердце колотилось; он пришел в ужас от мысли, что сломал спину. Но когда осторожно повернул голову, то увидел, что при крушении Софию отбросило на него и что онемелость – лишь следствие затрудненной циркуляции крови.
Лицо Софии было залито кровью, но она дышала. Марк медленно выскользнул из-под женщины, стараясь ее не трясти; ему вспомнились жуткие описания сложных
Чтобы понять, почему так саднит грудь, он стянул рубашку, и в лунном свете увидел четкие очертания ремней безопасности, обозначенные разрывами кожи и синяками; тут Марк опять едва не потерял сознание, но на несколько минут опустил голову, и ему стало получше. Затем он поглядел на Софию и принялся убирать с нее полые шесты, проволочные растяжки, полимерную пленку – все то, в чем можно было распознать части «ультра лайта». Освободив ее от обломков, Марк поднялся и, добравшись до катера, отпер люк грузового отсека, затем включил внутри лампу на батарейках. Когда глаза приноровились, он нашел аптечку первой помощи, портативный фонарь, набор изолирующих аварийных одеял и отнес все это к Софии.
Все время, которое они провели вместе, Марк держался от Софии Мендес подальше. Он находил ее весьма холодной, пугающе самодостаточной, почти неженственной, но от ее телесной красоты захватывало дух, и Марк никогда не позволял себе рисовать Софию, боясь прикоснуться к совершенству – даже на бумаге и с целомудренного расстояния.
Сейчас он встал на колени сбоку от нее. Прошу меня извинить, мадемуазель, подумал Марк, и со всей отстраненностью, какую смог призвать, обследовал руки и ноги Софии в поисках переломов и порезов. Ее тело, несомненно, также покрыто синяками, как и его, но он не мог раздеть девушку, чтобы выяснить, нет ли у нее сломанных ребер или других повреждений. В любом случае, при таких травмах Марк ничем не смог бы помочь. Поэтому он расстелил одеяло, передвинул Софию на него, затем плотно укутал ее в другое одеяло, после чего отправился к ручью, чтобы принести воды.
Вернувшись, Марк намочил салфетку из аптечки и вытер с лица Софии кровь – и засохшую, и свежую. Он нашел рану: глубокий порез на голове. Борясь с тошнотворным ужасом, Марк заставил себя нащупать края пореза. Он не мог судить с уверенностью, но, похоже, на черепе не было вмятины. Мужественно сосредоточившись на задаче, Марк не заметил, что София очнулась, пока не услышал ее голос:
– Если вы меня крестили, Робичокс, то у вас большие проблемы.
– Mon Dieu! [46] – вскричал он, отпрянув назад и опрокинув ведро с водой, – настолько потрясенный, что обронил салфетку.
46
Боже мой! (фр.).
В течение нескольких минут София наблюдала впечатляющее проявление бурных галльских эмоций. Она владела академическим французским, а диалект Робичокса едва понимала, даже когда Марк был более спокоен и внятен. Тем не менее она догадалась, что его чувства охватывают широкий диапазон: от облегчения до гнева.
– Простите, что напугала, – сказала София.
Марк выставил ладонь, сглатывая слюну и тряся головой, все еще учащенно дыша.
– De rien [47] .
47
Не за что (фр.).
Прошла минута, прежде чем он смог перейти на английский.
– Умоляю вас, мадемуазель. Больше никогда не поступайте так со мной.
– Я постараюсь, хотя вряд ли подобная ситуация повторится, – сухо сказала она. – Я ранена? А вы?
– Насколько могу судить, мы оба в синяках и порезах, но переломов нет. Как вы себя чувствуете, мадемуазель?
Марк на секунду задрал свою рубаху, чтобы показать оттиски ремней на теле.
– Нас с огромной силой бросило вперед. У вас не могут быть сломаны ребра?
София задвигалась под одеялом, и он увидел, что на ее лице проступило выражение необычной растерянности.
– Меня изрядно помяло, – признала она. – И сильно болит голова. Только и всего.
Марк слабо махнул рукой на обломки:
– Или нас любит и хранит Господь, или нам просто повезло. Слегка приподнявшись, она посмотрела на то, что осталось от «ультра лайта».
– Но, очевидно, Господь не любит маленькие самолеты. С другой стороны, Д. У. их любит. Пожалуй, его это здорово разозлит.
Марк закатил глаза, соглашаясь. Глядя на груду обломков, София понимала, что разрушение самолета спасло их жизни; его корпус был сконструирован так, чтобы распадаться на куски, поглощая инерцию движения. Почувствовав легкое головокружение, она снова легла и попыталась сообразить, сколько времени прошло с момента посадки.
– Марк, радио работает? Наверно, остальные волнуются.
Он приложил ладонь ко лбу и, бормоча по-французски, пошел к останкам самолета, где принялся безрезультатно копаться в обломках. Поднялся ветер, и обрывки полимерной пленки развевались и хлопали в усиливающемся бризе.
– Робичокс, прекратите! – крикнула София. – В катере есть передатчик.
Она осторожно села, прислушиваясь к своему телу. Там все стонало, но ничего не вопило. Убрав одеяло, София оттянула ворот рубашки и заглянула внутрь.
– Очень красочно, – заметила она и добавила бодро: – По цвету нас не различить.
– Но конфигурации изрядно разнятся, – неловко пошутил священник.
Он вернулся и сел рядом с ней на землю, низко опустив голову. Спустя несколько секунд поднял глаза.
– Я говорю, конечно, умозрительно, а не в результате непосредственного наблюдения.
– Марк, – сказала София, криво усмехаясь, – если мы когда-нибудь снова попадем в крушение, пожалуйста, не стесняйтесь и убедитесь, что мои ребра не смяты. Во время несчастных случаев скромность едва ли уместна.
Возможно, он покраснел. Об этом было трудно судить в оранжевом свете походного фонаря. Послышался раскат грома, и София оглянулась на деревья, сгибавшиеся под напором ветра.
– Нам следует укрыться в катере.