Птица счастья (сборник)
Шрифт:
– Трое, – поправила Надька.
О Маше почему-то все забывали.
После переговоров с Надькой Андрей держал путь в съемную квартиру, чтобы мыслить и страдать.
Холодильник был пуст. Рестораны отвращали обилием ненужных людей. Хотелось домашней горячей еды и самоуглубленности.
Однажды Андрей обнаружил, что стоит перед дверью собственной квартиры. Он, видимо, задумался и не заметил, как зарулил к дому. Сработала долголетняя привычка.
Андрей достал ключ
Светлана повела себя спокойно, как будто ничего не произошло. Как будто Андрей вернулся с работы.
Она отослала его мыть руки. Он мыл. Потом сел за стол. Светлана подала ему горячий борщ с куском мяса, розового от свеклы.
После обеда Андрей уселся перед телевизором. И заснул, как старик. Он устал.
Светлана подошла и сказала:
– Ложись в кровать.
Андрей добрался до кровати. Разделся. Засыпая, вспомнил: «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Счастье – это Надька. Счастья – нет. Покой – это Светлана. Без Светланы покоя не получается. А воля в виде съемной квартиры с чужим и чуждым противным запахом ему не нужна.
Значит, покой и воля – это Светлана. И стабильность.
Стабильность – основа основ. Пульс стучит стабильно: 70 ударов в минуту. Дыхание стабильно: вдох – выдох. На фоне стабильности идет умственная работа. И даже фактор Надьки – чувственный расцвет – тоже на фоне стабильности.
Среди ночи Андрей нашарил руку Светланы и сжал ее в своей руке. Так они спали в молодости, убегали в молодой сон, держась за руки, как будто боялись, что их растащат.
Утром Андрей спросил:
– Ты знала, что я вернусь?
– Ну конечно. И ты знал.
Он задумался: знал или нет? Но какая разница? Главное, что пуля попала в мягкие ткани, кость уцелела. Все срастается и заживает как на собаке.
А может быть, не срастется. И не заживет. Будут жить с болью. Но будут жить.
Утром без звонка приперлась Нина с письмом к мэру города. Ни больше ни меньше.
– А что в письме? – спросила Надька.
– Просьба. Мы с мужем хотим получить лицензию.
– Что за лицензия? – не поняла Надька.
– Не забивай себе голову, – посоветовала Ни-на. – Лицензия – это дорога в рай.
– Ну так и передай сама.
– Меня к нему никто не пустит. А для Ивана Савельевича это – раз плюнуть. Вошел в кабинет и положил на стол. Несложно.
Надька едва заметно ухмыльнулась. То, что для Нины казалось несложно, на самом деле – большой напряг. Просить за кого-то – это все равно просить. И значит, в следующий раз попросят у губернатора.
Нина отстала от жизни. После перестройки ничего не просят. Все покупается и продается.
– Ладно. Я передам. – Надька взяла конверт.
Нина заподозрила, что она не передаст, и решила перепроверить.
– Дай мне телефон Ивана Савельевича.
Надька записала на бумажке.
Это оказался старый мобильный номер, который неизменно отвечал, что абонент находится вне досягаемости. Голос в телефоне был женский, вкрадчивый и какой-то подлый.
Нина позвонила Надьке и спросила:
– Почему ты так поступаешь? Мы же с тобой дружим с детства…
– Я берегу Ивана Савельевича, – ответила Надька.
– Но существует понятие: делиться. Если тебе повезло, должен же быть процент от успеха.
– Кто сказал? – спросила Надька.
Нина все поняла. Придется идти к высокопоставленному лицу через служебный вход, а не через Надькину раковину.
Через неделю Надька позвонила Нине как ни в чем не бывало.
Просто так. У них это называлось «потрындеть».
У Надьки было тяжело на душе. Андрей исчез из поля зрения. Его машина больше не стояла под домом. Это означало – конец. А всякий конец – маленькая смерть. А всякий мертвый возвеличивается в глазах.
Надька все понимала, но страдала. Хотелось с кем-то поделиться, слить пену с закипевшей души. Однако Нина не захотела предоставлять свои уши для слива.
– Позвони Нэле, – предложила она.
– А ты занята?
– Нет. Не занята. Просто не хочу.
– Интересно… – удивилась Надька. – Подруга называется…
Она привыкла к тому, что Нина охотно выслушивала ее душевные метания. В Нининой жизни, как в стоячем болоте, ничего не происходило, кроме труда. И выслушивать Надьку – все равно что смотреть нескончаемый сериал. Но видимо, Нина потеряла интерес к сериалу. Все и так ясно. Надька любит и любима. Ждет ребенка. Что еще?
Надька звонила Карине во Францию, но и Карина тоже не хотела слушать. Говорила:
– Иди к психоаналитику. У меня нет времени.
Надька позвонила Нэле.
– Привет, – сказала она. – Как ты думаешь, рожать мне или нет? У меня еще неделя впереди.
– А что говорит губернатор?
– Он не знает. Если оставлю, тогда скажу.
– Конечно, рожай.
– Трое детей от трех разных мужчин. Я что, маргинал?
– Маргиналы не рожают. Они аборты делают. Слушай, дай в долг на три месяца.
– При чем тут «в долг»? У меня вопрос жизни.
– Так и у меня вопрос жизни, – сказала Нэля.
Надька хлопнула трубку. Знает она эти долги. Сама брала на четыре дня. Все только и норовят отщипнуть от нее кусок. Всем кажется, что губернатор печатает деньги на станке. А он, между прочим, зарабатывает в поте лица и напряжении мозгов.
Надька злилась. Кровь приливала к лицу. Хотелось позвонить Светлане и наговорить ей гадостей. Но Надька сдерживалась. Все-таки она была невеста губернатора. Без пяти минут жена. Первая леди. Ну, вторая…