Птица счастья (сборник)
Шрифт:
Надька открыла глаза. На ней барахтался губернатор. Его действия длили истому.
– Привет, – поздоровалась Надька.
Она была счастлива, что полынья – только сон.
Весь следующий день губернатор крутился как белка в колесе. Было нескончаемое количество нерешенных вопросов, и он их решал.
Губернатор звонил, ему звонили. Он заходил, к нему заходили. Но о чем бы ни шла речь, Иван Шубин думал только о Надьке. Тема беседы, конечно, присутствовала,
Личная жизнь губернатора была похожа на нескончаемые песочные часы, струйка песка перетекает из одной половинки в другую. Единственное достоинство – стабильность. Так было. Так есть. Так будет. Но разве могила – не стабильность? Однако не каждый туда торопится.
Всесильный губернатор, хозяин леса, был одинокий медведь. Свое одиночество он чувствовал ночью. Утро выдергивало его и гнало по кругу. Этот круг был всегда интересен и напряжен, как рулетка. Или как спорт, прыжок с шестом: разогнаться, опереться – и вверх, перемахнуть через перекладину.
В последнее время кое-кто хотел вырвать у него шест, чтобы губернатор не смог опереться и прыгнуть. Этот кое-кто был значительно моложе, у него были крепкие клыки, и он ничего не боялся, плевал в землю, как урка.
Время, конечно, работает на молодых, но об этом лучше не думать. Как говорят: старая кобыла молодых на кладбище возила…
Лучше думать о дочери художницы.
Губернатор приказал помощнику найти Надежду Варламову. И соединить. И послать на домашний адрес корзину цветов. У властей предержащих была своя оранжерея и флористы, составляющие букеты.
Через полчаса губернатора соединили. Он услышал хриплый Надькин голос.
– Ты спишь? – спросил губернатор и понял, что волнуется. Последний раз он волновался тридцать три года назад на выпускном экзамене.
– Не знаю, – ответила Надька. Она действительно не понимала, спит она или бодрствует.
– Приезжай ко мне к девяти часам вечера, – попросил Иван Шубин.
– Разбежался… – отозвалась Надька. – Тебе надо, ты и приезжай.
– Куда?
Надька молчала, раздумывая. Потом продиктовала адрес.
– Мне надо. Я приеду, – отозвался губернатор.
Положил трубку. Отметил: ничего не боится. Разговаривает с губернатором как с ровесником. Это хорошо. Ему надоели подобострастные взоры и интонации, на дне которых так или иначе светилось «дай».
Всем от него что-то было нужно: жилье, должности, деньги. И никому не нужен был он сам, его настроения, одиночество, его гипертония.
Вечером Иван Шубин подъехал к Надькиному дому. Нажал звонок. Из подъезда вышел гладкий мужик, скорее всего отставник.
– К кому? – спросил он, хотя наверняка узнал губернатора. Политики были в моде, как звезды шоу-бизнеса.
– К Варламовой, – послушно ответил губернатор.
– Одну минуточку…
Консьерж позвонил по телефону, проверил. После этого пропустил:
– Четвертый этаж.
Губернатор поднялся на четвертый этаж. Надька ждала его на площадке в желтом кимоно. Гейша. Губернатор хотел обнять, но постеснялся. И Надька тоже смутилась. Они стояли как школьники.
Вошли в квартиру. К ногам, как горошины, выкатились дети: девочка и мальчик. Они были рады гостю.
– Это чьи? – спросил Иван.
– Мои. Чьи же еще?…
– А муж дома?
– Какой муж? У меня нет мужа.
Иван вздохнул с облегчением. Он боялся, что Надька позвала его в семью. А почему бы нет? Разве плохо дружить с губернатором огромного региона?…
В доме пахло яблочным пирогом. Тихая домашняя работница увлекла детей в детскую комнату. Оттуда доносился их чистый перезвон.
Стол был накрыт в столовой. Основное блюдо – картошка с грибами. Губернатор любил картошку с мясом. Мясо тоже было. Стояло отдельно.
– Спасибо за цветы, – сказала Надька. – У меня никогда не было таких красивых цветов.
Губернатор оглядел букет, стоящий в высокой вазе на полу. Он любил полевые цветы, васильки, ромашки. А эти белые гробовые каллы его пугали.
– Неправда, – не поверил Иван.
– Правда. Сегодня я не хочу врать. И не буду.
Надька сидела напротив. Была спокойна и грустна.
Губернатор разлил вино по фужерам. Вино было густым, терпким.
– Это с твоих виноградников? – спросила Надька.
– С французских. У нас в Сибири виноград не растет.
Они пили и смотрели друг на друга.
– Расскажи о себе, – попросил губернатор.
– Не интересно, – сказала Надька.
– Мне интересно.
Надька подумала и стала рассказывать – все-все-все… Европейский период, московский период и последний семилетний марафон, именуемый «Андрей». Ничего не пропустила и никого.
Период «Андрей» закончен, и теперь в ней пустота, чернота и невесомость. Как в космосе. И она не знает, как ей дальше жить.
– Если бы я не боялась смерти, я бы не жила, – созналась Надька.
Горел нижний свет. В полумраке Надька была такая молодая, почти девочка, и уже так смертельно уставшая.
– Просто у тебя не было мужика, – сказал губернатор.
– Как это не было? – не поняла Надька. – У меня их воз и маленькая тележка.
– Много – значит, ни одного. Нужен один.
Надька молчала. Постигала простую истину.
– Немец – больной. Русский – инфантильный, как ребенок. Все тянул в рот и ни за что не хотел отвечать. Это не мужики. Мужик – тот, кто отвечает за женщину.