Птица за птицей. Заметки о писательстве и жизни в целом
Шрифт:
Так им и надо, думаешь ты. Пусть прибавится! Чтобы не расслаблялись.
Правда? Мы этого правда хотим?
Да, я этого правда хочу.
А ведь известны случаи, когда одинокие, несчастные, унылые, задерганные невротики достигали невероятных высот в жизни!
Ну да… но у меня-то все будет по-другому! Я не стану коллекционировать статьи о себе. Не буду тыкать людям в нос своими успехами: «Смотрите, какой сегодня дождь! Вот, помню, в тот год, когда мне дали гуггенхаймовскую стипендию, тоже было очень дождливо!» Уж я-то никогда — не то что некоторые.
Прекрасная позиция; но все равно найдутся люди, которые станут себя вести именно так. Можете не сомневаться. Ревность и зависть к чужому успеху — издержки творческих профессий, и довольно неприятные. Я сама когда-то была чемпионом по зависти. По моему опыту, помогает тут немногое. Во-первых, легче становится с возрастом. Во-вторых, лучше не держать все в себе, а выговориться и выпустить пар. В-третьих, можно использовать собственные терзания как материал для творчества. И совсем замечательно, если найдется человек, который поможет увидеть в них смешную сторону. Кто посмеялся над собой — тот практически выздоровел.
В прошлом году я пережила тяжелейший приступ ревности: одна моя приятельница (скорее, уже бывшая) резко пошла на взлет. Каждый день она делилась новостями о том, как прекрасно принимают ее книгу. Казалось, ей обеспечен пожизненный триумф. Меня это очень задевало. Я пишу лучше, чем она. Объективно лучше. У меня много друзей-писателей, успешных и признанных.
К ним я не испытываю никаких дурных чувств. Но эта знакомая часами вынуждала меня висеть на телефоне и расписывала, как у нее все хорошо. От каждой такой беседы мне хотелось заорать. Недовольство сочилось из меня, как смола из дерева.
Я твердо верю в то, что жить надо как будто завтра умрешь. Только тогда будешь свободна. Близость смерти учит внимательно относиться к людям, прощать, не копить мелочных обид. Так что всякий раз, когда звонила та приятельница, я старалась быть добрей и прощать нас обеих. В те дни мне много доводилось общаться с одной дамой с юга. Та все время и по любому поводу восклицала:
— Потрясающе! Просто пат-ррря-са-ю-ще!
И вот когда мне звонила заклятая подруга и выдавала очередную порцию новостей (всегда очень скромно, как благовоспитанная протестантская девочка на конкурсе красоты своего штата), я выслушивала и говорила:
— Да ты что? Пат-ррря-са-ю-ще!
Она отвечала:
— Я знаю, ты за меня рада. А вот кое-кого просто бесит, что у меня все так сложилось!
На что я твердила:
— Ну конечно, я рада! Это же просто пат-рря-са-ю-ще!
Хотя мне очень хотелось попросить адреса и телефоны тех, кого бесил ее успех.
Иногда я клала трубку и плакала.
Вскоре пришлось звать друзей на помощь.
Один из них напомнил мне слова Джин Риз [56] : все мы, писатели, — реки и впадаем в одно море; когда прибудет у одного, прибудет у всех, и нет личного успеха, а есть общая победа. Я сказала ему, что он бесчувственный и злобный тип.
56
Джин Риз (настоящее имя Элла Гвендолин Риз Уильямс, 1890–1979) — писательница-романист из Доминики, самое известное произведение — «Широкое Саргассово море» (приквел к роману Шарлотты Бронте «Джейн Эйр»). Прим. ред.
Психотерапевт объяснил мне, что зависть — эмоция вторичная и порождается чувством отверженности и ущербности. Если я справлюсь с застарелыми обидами и перестану считать себя обделенной, то и зависть утихнет. Я попросила выписать успокоительное, но он сказал, что заклятая подружка послана в мою жизнь, чтобы я могла примириться с собственным прошлым. Что во мне говорит память тех лет, когда я считала, будто все окружающие семьи счастливей и благополучней, чем наша.
Что я сравниваю свой внутренний мир с внешним впечатлением от другого человека. И что надо просто переболеть этим всем, чтобы изжить его. Я и болела, да еще как!
Приятельница все звонила и томным голосом южной аристократки изрекала:
— Даже не знаю, за что Господь послал мне столько денег в этом году.
Я делала несколько глубоких вдохов и отвечала:
— Ну это же просто пат-ррря-са-ю-ще!
Никогда в жизни я не чувствовала себя такой убогой.
Потом я позвонила одному очень мудрому писателю. Когда-то он состоял в Обществе анонимных алкоголиков; теперь помогает другим бросить пить и вообще сориентироваться в жизни.
Я спросила, что он посоветовал бы человеку на грани нервного срыва, вызванного, скажем, завистью.
— Обычно я просто слушаю, — ответил он. — Мне вечно рассказывают длинные запутанные истории о себе любимых.
А я потом говорю одно из трех. Или «угу», или «хм-м-м», или «какой ужас!».
Я засмеялась и выложила все про свою отвратительную подружку и ее творческие успехи. Он выслушал, помолчал секунду и сказал:
— Угу…
Затем я пошла еще к одному другу — полноватому пьющему католическому священнику-гею. Я спросила:
— Ты кому-нибудь завидуешь?
Он ответил:
— Сложный вопрос… Иногда видишь — идет вроде бы ровесник, только стройный, подтянутый. Смотришь на себя, понимаешь, что тебе таким не быть. А с другой стороны, смотришь на него: так бы и ущипнул! Как думаешь, это у меня зависть или вожделение?
Ни от кого мне не удалось добиться слов, которые прогнали бы мою зависть или хотя бы превратили ее во что-то плодотворное.
Я чувствовала себя злобной сводной сестрой из «Золушки».
Когда я пожаловалась очередной подруге, она прочла мне строки, написанные одним индейцем сиу: «Иногда я жалею себя. Однако и в такие часы великий ветер несет меня от края до края неба».
Это очень красиво, сказала я, но мне так плохо!
И все же от этих строк во мне что-то сдвинулось. Как будто первая трещинка прошла по стене моей тюрьмы. Я ждала мгновенного избавления: чтобы меня коснулась волшебная палочка Бога и я снова стала бы нормальной и цельной, как тостер после ремонта. Но вышло совсем иначе: меня отпускало понемножку, день за днем.
В одном из воскресных выпусков New York Times мне попался шуточный стишок Клайва Джеймса [57] ; он назывался «Посрамленный враг» и начинался строками:
57
Клайв Джеймс (род. 1939) — британский теле- и радиоведущий, публицист, литературный критик, писатель, режиссер. Прим. ред.