Птицелов
Шрифт:
— Я тебе дам «мессеры», поганец! — проревел он. — Для нас она «её светлость», и не иначе!
— Её светлость Мессера! — гоготнул кто-то из толпы, и солдаты дружно заржали. То, что они ежедневно шли умирать ради герцогини Артеньи, не меняло их отношения к этой эксцентричной особе. И кто бы подумал, что среди них ни одного наёмника — сплошь благородные рыцари, присягнувшие герцогине. А со стороны — скот скотом. Лукаса не слишком радовало их общество, но Ойрек заявил, что оскорбится, если Лукас откажется выпить с ним чарку. А оскорблять Ойрека лишний раз Лукасу не хотелось. Оскорбление — вещь слишком тонкая, чтобы разбрасываться ею без толку.
Так
В конце концов, на этой войне он был вовсе не ради герцогини.
Кто-то фальшиво затянул песню, её дружно подхватили. На ближайшие дни их ждал переход, битв не предвиделось, и солдаты расслабились. Больше всех наслаждался вакацией Ойрек, карман которого приятно оттягивали пять сотен, заплаченные Лукасом. Правда, там уже осталось поменьше — Ойрек был человеком широкой души, и вокруг него всегда собиралась толпа дармоедов. На Лукаса они посматривали не сказать что приязненно — будто понимали, что ему здесь не место. В самом деле: он не походил на человека, сражающегося по убеждениям, а денег у него было больше, чем у всех них, вместе взятых. Армия герцогини, как это всегда бывает с армиями бунтовщиков, состояла из людей, которым нечего терять и которые надеялись на перераспределение благ после победы. Лукасу подобные мотивы были чужды, и это им не нравилось. Сам же он даже отчасти симпатизировал этим бесхитростным дуракам, отчаянно жаждущим скорой наживы. Они, по крайней мере, были совершенно предсказуемы и потому безопасны.
Песня оборвалась, тот же запевала начал было новую, но тут Ойрек досадливо крякнул.
— Эх, скучно! — посетовал он, и его поддержал нестройный хор голосов. В самом деле: вакация вакацией, а третий день без боя сказывался на моральном духе армии не лучшим образом.
— Потешить? — хохотнула одна из походных шлюх, обвивая его сзади толстыми руками. Ойрек брезгливо, хотя и беззлобно шлёпнул её по красному запястью.
— Отвали, надоела. Всё надоело! Эй, Лукас, — вдруг, словно вспомнив что-то, оживился он. — А как там твой Балендорский Щенок? Выжил?
— Выжил, — отозвался Лукас. — Куда бы делся? Молодой, крепкий. Хотя приложил ты его знатно, два дня провалялся.
— Ну так! — ухмыльнулся Ойрек, довольно хрустнув суставами. — Рука у меня тяжела.
— Ой тяжела-а… — промурлыкала его женщина и завизжала, когда он от души хлопнул её по обширному заду. Рыцари снова загоготали.
— А ну, покажи-ка его! — потребовал Ойрек. — Хочу полюбоваться на свою работу.
— Да, впрямь, Лукас, покажи! — подхватило благородное собрание.
Лукас пожал плечами. Интерес был понятен: пленных войска герцогини почти не брали, за исключением
Лукас подозвал Илье, своего оруженосца, и отдал распоряжение.
— Только калечить не позволю, — предупредил он. — Я не для того за него пять сотен отвалил.
— Да уж, калечить его — твоё святое право, — согласился Ойрек. — Хотя я бы на твоём месте убил его ещё в Балендоре. Чего возиться-то? С такими паскудами разговор должен быть короткий.
— Погодите-ка, — оживился кто-то, — это что, тот самый малец, который…
— Тот, тот, — отмахнулся Лукас. — Вот я и говорю: не калечить. Как бы сильно ни захотелось.
— Святой вы человек, сэйр Лукас, — восхищённо сказал один из рыцарей. Остальные поддержали его понимающим хмыканьем.
— А вот и наш герой, прошу любить и жаловать! — тонко крикнул фальшивоголосый рыцарь.
Рыцари расступились. Марвина втолкнули в круг.
«Что ж ты вечно такой взъерошенный?» — с улыбкой подумал Лукас. До этого момента у него не было времени заняться своим пленником или хотя бы рассмотреть его: последние два дня он был озабочен поиском нового обмундирования, основательно потрёпанного в последней битве. Особых хлопот ему Марвин не доставлял, мирно провалявшись эти дни без сознания в палатке Лукаса, так что тот с лёгким сердцем приставил оруженосца его сторожить и занимался своими делами. Этим утром Марвин наконец пришёл в себя, и, судя по всему, умирать не собирался, хотя его явно лихорадило: лицо пылало, дыхание было шумным и неровным, что не мешало мальчишке сохранять поразительно наглый и самоуверенный вид. Лукас разглядывал его, не скрывая удовлетворения. Дерек в самом деле не подвёл. И судьба тоже, преподнеся такой подарок.
— Проходите, мессер, присаживайтесь к нашему костерку, — издевательски раскланялся Ойрек. — Вижу, вы в добром здравии, чему я несказанно рад. Надеюсь, вы не держите на меня зла за то, что я вас малость помял давеча?
Марвин даже не взглянул на него. Он неотрывно смотрел на Лукаса, будто не замечая больше ничего вокруг. Глаза у него были серо-зелёные, ещё по-детски большие — но совсем не детская тьма вихрем гуляла в зрачках. «Чуть не убил меня, и ещё смеет ненавидеть, — подумал Лукас. — До чего же хорош».
— Ишь, ответствовать не изволит! Выдрать бы тебя, поганец, — с отвращением бросил кто-то.
— А точно! — хохотнул Ойрек. — Мальчишка-то смазливый! Может, разложим его по-быстрому, а?
— Я тебе покажу — разложим! — ревниво заверещала его шлюха, вцепляясь благоверному в волосы под дружный хохот рыцарей.
Лукас молча смотрел в белеющее лицо Марвина — смотрел и улыбался, пытаясь угадать его мысли. Не будь мальчишка связан, кому-то здесь уже бы не поздоровилось. А впрочем, может, он и не настолько глуп. Во всяком случае, Лукасу хотелось в это верить.
— Как вы чувствуете себя, мой друг? — вкрадчиво спросил он, когда шум вокруг немного улёгся.
Губы Марвина дрогнули, будто с них должно было, но так и не сорвалось ругательство. Рыцари притихли, посмеиваясь и перебрасываясь насмешливыми комментариями. Ойрек широко ухмылялся.
— Простите, я прежде не мог уделить вам должного внимания, — тем же тоном продолжал Лукас. — А тут вот благородные мессеры пожелали узреть того самого сэйра, что прославил последний турнир в Балендоре… Надеюсь, вы ещё не запамятовали?