Птицелов
Шрифт:
«Неужто ты и впрямь такой дурак, Лукас из Джейдри?» — не смея верить в это, подумал Марвин.
Или просто честен сверх всякой разумной меры…
Ну уж точно больше, чем я.
— Тогда вот, — кузнец вытянул меч — совсем новый, из отличной стали, с тщательно выделанной ажурной резьбой на крестовине. — Но он стоит три сотни.
— Пойдёт, — сказал Марвин, принимая меч из рук кузнеца. Отступил на шаг, взмахнул пару раз, проверяя балансировку. В самом деле неплохо — не идеал, конечно, но на первое время сойдёт.
— Слушай, Уотер, —
Он и сам не знал, зачем спросил, — должно быть, до сих пор не мог поверить. Но Уотер понял — через мгновение, и этого мгновения Марвину хватило. Лезвие вошло в шею кузнеца легко, словно в снег, перерубив кадык. Марвин схватил кузнеца за лямку кожаного передника и придержал, не дав завалиться навзничь. Грузное тело осело на наковальню.
— Нельзя так, Уотер, — тихо сказал Марвин, тщательно вытирая клинок о рубаху кузнеца. — Нельзя так про законного монарха, грешно.
Когда на лезвии не осталось крови, Марвин закинул клинок плашмя на плечо и, выйдя из палатки, зашагал к южному краю лагеря. Развивающиеся на ветру стяги с гербом герцогини Пальмеронской виднелись уже совсем недалеко — рукой подать.
У него было не более минуты, прежде чем болтавшиеся рядом с тентом наёмники заметят труп и поднимут крик.
Выход из лагеря охраняли двое зевающих патрульных. На Марвина они покосились, но ничего не сказали. Похоже, им было велено внимательнее следить за теми, кто входит в лагерь, а не за теми, кто его покидает. И как только дезертиров ловят…
Он успел пройти от границы лагеря с полсотни шагов, когда услышал позади приглушённый крик. Тогда рванул с места — лес, густой чёрный лес Предплечья был рядом, на склоне холма; склоны здесь пологие, а снегопада не случалось давно, и старый снег успел сойти, только кое-где на палой листве запеклась белёсая корка инея.
Марвин кинулся напролом через заросли, рубя ветки на ходу, потом, углубившись в лес шагов на сто и прорвавшись на небольшую поляну, бросился назад, тем же путём, старательно ступая по только что порубленным ветвям — к огромному поваленному дубу с раскидистой сетью корней, нависших над мелким песчаным обрывом. Забрался под корень, едва ли не в середину ствола, так глубоко, как мог. Подмороженное дерево пахло гнилью, из сердцевины свисали мокрые клочья мха. Марвин стиснул зубы, вжался спиной в слизкую древесину, покрепче упёрся ногами во вросшие в землю корни.
Ищите теперь.
«До вечера отсижусь, — подумал он, глядя на ползущее к зениту солнце. — Гадко тут, но лучше не рисковать».
Он попытался представить лицо Лукаса, когда тот узнает — и не смог.
«На сей раз победа за мной, мессер», — подумал Марвин, но эта мысль отчего-то не принесла ему облегчения.
— Ну что, теперь ты доволен? — злорадно бросил Ойрек.
Лукас пожал плечами.
— Говорил
— Ойрек, что ты надрываешься? — спокойно отозвался Лукас. — Пропил уже свои пять сотен, что ли?
— Я-то нет, а вот ты — со всех сторон в дураках!
— Пусть эта мысль тебя утешит.
Ойрек хмуро взглянул на него и ничего не сказал. Он полагал, что Лукас должен слюной исходить со злобы, и оттого, что не наблюдал ничего подобного, злился сам.
Примчался запыхавшийся Илье. Ойрек вскинулся первым:
— Поймали?
— Не-а! — в отчаянии ответил оруженосец. — Весь холм прочесали — даже следов нет!
— Собак бы пустить, — вздохнул один из сидящих рядом рыцарей.
— Да теперь уж что, — бросил Ойрек. — Удрал, гнида.
Лукас сидел, откинувшись и уперев руки в землю. К вечеру ударил морозец, и подледеневшая земля жгла голые ладони. Лукас разглядывал небо: ночь подступала безлунная, в самый раз для побега. Глупый мальчишка, дождался бы темноты — его бы только к утру хватились. Но Лукас знал, что он не дождётся: видел. Он даже удивился, почему Марвин терпел так долго.
— Удрал — и удрал, — обронил Лукас, чувствуя, что все ждут, чтобы он хоть что-то сказал. — Делов-то.
— А кто за ним пошёл? — спросил кто-то, не бывший в курсе дела.
— Да та пара наёмников, на глазах у которых он кузнеца прирезал, — бросил Ойрек. — Вот наглая же тварь!
— Прямо так и на глазах?!
— Ну, почти. Он в палатку к кузнецу зашёл, всё тихо было. Потом вернулся с оружием, а эти олухи хватились, только когда запах крови учуяли. Одно слово — псы! Сами за ним и кинулись, выслужиться хотели. Нет бы доложить куда надо или хоть Лукасу сказать…
— Лукас бы его поймал, — заметил один из рыцарей.
— Да уж, — хмыкнул Ойрек. — Только вот побрезговал, что ли?
Лукас продолжал разглядывать небо. Луны нет, а звёзды-то как хороши… Конную Деву сегодня особенно чётко видно — так и переливается, и жеребец её так и пышет жаром белого сияния. «Жаль мне тебя, Марвин из Фостейна, тебе сейчас недосуг поднять голову и взглянуть на это небо. Ты мчишься по бурелому, пригнув голову, порой бросая взгляд через плечо, порой замирая и вслушиваясь в хаотичные отзвуки тьмы, ты думаешь: «Я победил», но не чувствуешь этой победы, не веришь в неё, будто чуешь, что я иду по твоему следу… А я не иду. Мне нет резона травить волчонка — я предпочитаю совсем другие забавы.
Но тебе это знать незачем, так что давай и дальше воображай, будто сбежал. И только я знаю, что попросту тебя отпустил. Потому что правду говорят: я поймал бы, если б захотел.
Потому что ловить — это именно то, что я умею куда как лучше других».
Рыцари продолжали негромко переговариваться, Ойрек хмуро ругался себе под нос. Лукас водил ладонями по земле. Лёд, намёрзший на комьях грязи, был острым и резал пальцы.
Глава 3. Капкан