Птичка в клетке
Шрифт:
– О! Сэр! Как я рад вас снова видеть! Неужели дела так сильно держат вас, что вы не можете мне даже ответить на приглашение?! – И Николай раскинул руки для объятий, явно не соблюдая современный этикет, который предписывал мужчинам только рукопожатие, да и то, крепко держать собеседника за руку стало признаком дурного тона, не говоря о том, чтобы хорошенько встряхнуть ладонь старого приятеля.
– Я как раз за этим и жду вас, сэр! – улыбался в ответ Брунштейн, разводя свои руки в стороны. Йозеф, по-видимому, так же был рад тому, что может подальше от назойливых светских глаз вести себя так, как хочется, а не так, как диктует современная чопорная мода.
– Вы правы, сэр, времени у меня не слишком много. За последние три месяца, возможно, это единственные свободные минуты. Но, как видите, я тороплюсь провести их с вами.
– Я польщен! – воскликнул Николай. – Давайте же пройдем в дом! Неужели вам не хочется взглянуть на мое новое приобретение изнутри? – спросил Николай, как только щедрые объятия и рукопожатия закончились.
– Я обязательно взгляну на него, но не сейчас, надеюсь, дорогой мой друг, ваше предложение на сегодняшний вечер осталось в силе?
– Естественно, но я думал, вы не прочли письмо, ведь вы так заняты в последнее время и постоянно отсутствуете.
– Нет, напротив, я их все прочел, только сегодня днем, все восемь. Открою вам секрет, я только прибыл в Лондон. И сразу направился в ваш дом.
– Сегодня в семь вечера прошу вас, Йозеф, приходите. Буду рад вас видеть, нас ожидает ужин, оговорюсь – у меня новый повар – француз. Как обычно лучшее вино и мое новое приобретение – карамболь. Сложнейший из бильярдов. Надеюсь, сэр, я вас заинтересовал?
– О да! Конечно! – воскликнул Брунштейн. – Вашим обществом, поваром, ужином – да, а вот к игре я равнодушен, простите. Хотя хотелось бы взглянуть на шары и оценить материал. Очень интересно, из чего вам их сделали. Ведь лучшая кость есть только у меня.
– Что ж, вы, сэр, как всегда правы. И если вы посчитаете необходимым, я закажу у вас весь комплект.
– Только для вас, только для вас я снова возьмусь за это дело, – улыбнулся Йозеф.
– Мне приятно это слышать, но неужели вы больше не занимаетесь резьбой по кости для широкой публики? Вы так боялись оставить своих клиентов, а теперь и слышать не желаете о работе. На что вы променяли любимое дело? Как я помню, совершить кругосветное путешествие вы со мной отказались именно по этой причине.
– Да, да, дорогой Николай, у вас хорошая память, – усмехнулся Йозеф, – но я нашел кое-что получше. Дождитесь вечера и всё узнаете. Надеюсь, мы будем одни?
– Нет, к сожалению, так как вы не отвечали сразу, я пригласил одного рьяного любителя игры в бильярд.
– Кого же? – задумчиво и немного помрачнев спросил Брунштейн.
– Это Август-Фредерик Штальский. Вы должны его знать, видимо, он когда-то был вашим клиентом. Могу об этом судить из того, что Август о вас прекрасно отзывается.
– Я вам скажу даже больше, не только клиентом, но теперь и деловым партнером, – услышав фамилию Штальский, Йозеф снова повеселел.
– Вы меня удивляете, когда вы успели?
– Это вы меня удивляете: как за эти три месяца, вы не решились продать хотя бы один камешек.
– А откуда вам известно, что я ничего не успел продать?
– Эх, Николай я, просто, очень прозорлив, – ушел от ответа Йозеф.
– Да, закрутился. Сначала с Лидией, после с покупкой паркового дома. Вот видите, сколько камешков я приобрел, – и с этими словами Карильский обвел рукой свой новый особняк. – Кстати, скажу вам, – продолжил он, – что три месяца – это не так уж много, а вот перевезти библиотеку – целое дело. Переезд это вообще какие-то авгиевы конюшни. Есть начало, но конца не видно.
– Николай, – сказал Йозеф немного посерьезнев, – мне пора, идите к своим конюшням, я не буду вас больше отвлекать, надеюсь, ничего не переменится до сегодняшнего вечера.
И пожав крепко руку Карильскому, сел в карету.
Николай проводил друга взглядом и обернулся лицом к своему новому дому. Именно о таком скрытом от посторонних глаз особняке он мечтал в последние годы. Огромный парк, пруд, аккуратные дорожки, садовник и просторные конюшни. Николай вошел в дом. На первом этаже суетились мадам Фирс и окончательно оглохший Жак. Матэо раскатывал ковер по ширине всего холла, несколько слуг, оставшиеся в доме от прошлого хозяина, мистера Кляйна, немецкого барона, носили вещи на второй этаж, даже садовник, старый одноглазый немец, что-то перетаскивал из угла в угол. Бродяги и след простыл с того момента, как только его спустили с поводка в парке, теперь он охотился на жирных уток в саду, загоняя их время от времени в старый пруд.
– Вот вернется Лидия из пансиона, – подумал Николай, – а у нас дом, как она и хотела.
Еще два месяца назад Лидию отправили в лучшую частную школу Англии, как раз после зимних праздников. Это было рождественским подарком ей, но девочка очень расстроилась. Она думала, что только со следующего учебного года приступит к обучению в школе. Но педагоги Лидии настаивали на том, чтобы леди Карильская как можно быстрее отправилась в пансион. Ей сумели бы дать любые знания и дома, но вот религиозное воспитание девочка могла получить в полной мере только в хорошей частной школе. Сама же Лидия называла этот отъезд ссылкой и писала слезные письма Николаю, чтобы он сжалился над ней и прекратил мучить. Из ее писем можно было сделать один вывод: в школе работают не учителя, а инквизиторы.
Лидия же в свою очередь на Рождество сочинила шутливую песенку для Николая, в которой пелось о птичке, изображенной на его фамильном гербе, вылетевшей из клетки и не знающей, как распорядиться своей свободой.
– Возможно, – пела Лидия, – птичке лучше вернутся обратно?
Ровно семь раз пробили старинные часы шейха, стоявшие в светло-зеленой гостиной, окрашенной как будто специально под цвет часов. И к дому подъехал первый экипаж, принадлежавший Йозефу Брунштейну, сразу же за ним во двор въехал второй экипаж, принадлежавший Августу-Фредерику Штальскому. Гости еще у карет обменялись рукопожатием и приветствиями, но именно такими, каких требовал дворцовый этикет: жеманными и церемонными. Николай наблюдал это из окна круглого зала, расположенного на втором этаже, где был накрыт ужин на три персоны. Гостеприимный хозяин поспешил к входной двери, чтобы встретить гостей. Когда он спустился, Матэо уже брал у гостей трости и цилиндры. Глухой Жак, не слышавший, как подъехали кареты, вошел в комнату только после хозяина, по чистой случайности. Николай подумал, что пора бы старику на покой. Но решил отложить решение этого вопроса до утра. Карильский приветствовал гостей и пригласил их наверх. Ужин был роскошным, вино превосходным, две молоденькие служанки-немки, одна приятнее другой, подносили новые и новые блюда, но разговор о делах не заходил. Николай догадывался, что обсуждаться должно что-то серьезное. Поэтому он не торопил своих гостей, по крайней мере, старался вести непринужденную светскую беседу.
– Господа, хочу заметить, – весело сказал Брунштейн, – что если я так буду ужинать каждый вечер, уже очень скоро не смогу носить новомодные туалеты!
С этими словами Йозеф положил жирный кусок осетрины в белом соусе себе на тарелку: – Браво, Николай, у вас действительно прекрасный повар, вы нисколько не преувеличивали!
– О да! – подтвердил Штальский. – могу судить по себе, если бы мода на высокие талии пришла лет двадцать тому назад, я бы радовался больше.
– А эти высокие шейные платки, господа! Ну, какие платки, спрашиваю я вас? – Йозеф смеялся, он был коренастым мужчиной, и шеи у него не было даже двадцать лет назад, поэтому современная мода явно не скрывала его недостатков, а наоборот подчеркивала их.