Птичка в клетке
Шрифт:
– А зауженный рукав! Это как же вы прикажете сидеть в седле? Я в таком виде и рук-то не сведу, чтобы взяться за поводья, – вторил Йозефу Август-Фредерик, и все рассмеялись.
Карильский наблюдал за болтовней двух гостей и ему казалось, будто они что-то и хотели бы обсудить, но пока для этого разговора не пришло время.
– Вот вы, сэр, – обратился Штальский к Николаю, – сбежали от города и прячетесь здесь, а вот если бы вам пришлось посещать балы, к примеру, вы бы устали только от тех тем, что ныне обсуждают: «Ах, мадам Адамс в плохо затянутом корсете»; «Ах, у лорда Кемингена слишком тонкие лодыжки в этих штанах»; «Ах, миссис Уилкинсон присела на стул не напротив мужа, а ее муж ехал по ходу движения кареты, а не против него». Тьфу, – выругался Штальский. Дамы еле дышат в этих корсетах, а врачи, кстати, настаивают, вопреки всякому здравому смыслу, на том, что ношение этих железок в кружевах полезно!
– Я вообще боюсь в свет теперь выходить, – откровенно, но не очень громко проговорил Йозеф. –современные кринолины и шлейфы такие длинные, что можно ненароком наступить на подол даме, а это, как вы знаете, недопустимая оплошность и повод для насмешек. Как молодые люди теперь танцуют, ума не приложу? Слава богу, я лишен счастья развлекать дам ради соблюдения этикета. Мне уже можно просто сидеть в стороне и посмеиваться над каверзами новой моды.
Николая явно забавляла эта беседа, ему не было дела до светской жизни, но видимо его гости были вынуждены посещать подобные мероприятия.
Наконец, вопросы моды, фигур, лошадей, корсетов и многой другой светской чепухи были обговорены сполна. И веселая компания перешла в бильярдную комнату. Там им уже никто не докучал и не заходил в двери. Господа разлили вино по бокалам, Йозеф Брунштейн уселся в мягкое зеленое кресло и взял газету в руки. Август-Фредерик Штальский рассматривал новенькое сукно трехметрового бильярда, а Николай в это время снял модный фрак из синей мягкой ткани и остался в светлых брюках, белой рубашке, жилете и галстуке-платке с янтарной брошью в форме лилии. Йозеф опять вернулся к вопросу фигуры:
– Вот для кого вся эта мода! Вам, Николай, плотные ужины не мешают быть обладателем тонкой талии. Да, кстати, если вас не затруднит, не могли бы вы мне протянуть один из шаров со стола, я хотел бы оценить мастерство конкурентов.
Николай передал Брунштейну шар, мастер долго крутил его в руках, после попросил второй и третий, взвесил их на ладони и критично сказал: «Ничего переделывать не нужно». Что значило, шары были прекрасными.
– Могу быть спокойным, – пробурчал Брунштейн. – Лондон без меня не пропадет.
Это звучало достаточно ревниво. Было видно, что старику немного жаль того, что столица без него может с легкостью обойтись. И Николай улыбнулся:
– Вы же теперь заняты чем-то другим, – сказал он, желая все-таки выведать у скрытного гостя правду о его новом занятии.
– Да, да, – снова уходя от ответа, пробурчал Йозеф и погрузился в чтение газеты. Николай его не торопил. Он предложил Штальскому расставить шары на сукне и сделать первый удар. Тот уже снял свой темно-зеленый фрак и «ошейник», как он без большой любви назвал шейный платок. И расстегнув две верхних пуговицы рубашки, начал игру. После первого удара Йозеф воскликнул, вычитав в газете:
– Ну вот, стоит отсутствовать в Англии несколько недель, и уже что-то придумали новенькое!
– Что конкретно вас удивило, сэр? – улыбнулся Николай, зная, что в газетах пишут всё больше и больше о научных открытиях в различных отраслях.
– Ну вот, например, сэр! Наконец-то у нас есть почта! Мы живем в XIX веке, а общаемся, как дикари! Давно было пора иметь свою почтовую связь. Ага, они и марки какие-то придумали! И всё это в рамках государственной монополии, а не частной, значит, ценовая политика устроит всех без исключения, – ликовал Брунштейн. – Это значит, что прогресс дошел до нас!
– Йозеф, – улыбнулся Николай, – позвольте полюбопытствовать, где же вы были всё это время, пока отсутствовали в Англии? Это где же прогресс шагает быстрее, чем в нашем королевстве? Может, на Луне?
Штальского повеселила шутка гостеприимного хозяина дома, и он сделал следующий удар.
– А вот, господа! Взгляните! – тыча пальцем в газету и отпивая из бокала густое красное вино, воскликнул Йозеф. – Они проложат рельсы, по которым идет ток!
– Значит, карет скоро не будет, – пробурчал себе под нос Август-Фредерик, концентрируясь на шарах, раскатившихся после удара по зеленому сукну.
– Так же, как и не будет парусных кораблей, – уже не глядя в газету добавил Брунштейн. – Кстати, хочу вам заметить, что плаванье на них немного раздражает! Уж больно эти пароходы шумные.
– У вас есть опыт путешествий на пароходах? Вы покидали Англию на пароходе? – удивился Николай, уже не ожидая ответа от скрытного Йозефа. Пришла пора делать ему удар, но, не будучи опытным игроком в карамболь, Карильский промахнулся. Очередь снова перешла к Штальскому. Йозеф погрузился в газету и больше ничего не говорил.
Воспользовавшись затянувшейся паузой, Август-Фредерик обратился к хозяину дома:
– Спасибо вам за приглашение, очень приятно, что именно мне доверена честь испробовать первым такой отличный стол для бильярда, как ваш. Но у меня к вам есть дело, вы не подумайте, что я принял ваше приглашение только ради того, чтобы обсудить…
Но Николай не дал ему договорить:
– Господи, да говорите же ради Бога, что за дело. Это нормально, что у вас есть дела! Вы же деловой человек.
– Да, – нерешительно начал Штальский, – как вы знаете, у меня есть сын, и я подыскиваю ему сейчас жилье в приличном районе Лондона. В моей жизни произошло радостное событие, и одна особа ответила мне согласием на предложение руки и сердца. Я вступаю в брак вскоре. Но есть один нюанс. – Фредерик замялся. – Понимаете, я не могу привести супругу в мое родовое поместье, пока в нем живет мой сын, не привлекая к себе осуждения со стороны общества.
Николай удивился, и на его вопросительный взгляд без слов Штальский с горечью в голосе ответил:
– Моей будущей супруге Сицилии – двадцать пять лет, она вдова, и этот брак будет для нее вторым. Моему сыну двадцать один. И, как на беду, именно сейчас меня часто не бывает дома. Нас обязательно осудят, а поведение назовут аморальным, если в одном доме будет проживать мой сын и моя молодая супруга. Даже то, что в поместье постоянно находиться до полусотни слуг, не остановит любителей посплетничать.