Пулеметчики. По рыцарской коннице – огонь!
Шрифт:
– На приступ пошли, на Славенский конец, – успел сказать Гюрята, когда половцы и кривичи на их стороне тоже вступили в бой. Шурша оперением, влетали в бойницы и стучали, вонзаясь в дерево стен, стрелы. Прячась за зубец, Гюрята успел заметить, как половцы, лавой несясь вдоль стены, орали и улюлюкали, выпуская стрелу за стрелой.
Несколько лучников-ополченцев, пытавшихся отвечать, упали, пробитые стрелами, вместе с не успевшими скрыться от обстрела. Стонали раненые, что-то неслышное за воем и криками из-за стены кричали из ближайшей стрельни [30] … Гюрята осмотрелся и обрадованно улыбнулся, заметив, что его кум, целый и невредимый, прячется от стрел за зубцом в дюжине шагов от него. Ярыш, не оглядываясь и не замечая кума, выглянул из-за зубца, метнув куда-то вниз одну из сулиц. И сразу схватился за десницу, в которую вонзилась половецкая стрела.
30
Стрельня –
Гюрята рванулся было помочь соседу, но тут обстрел вдруг прервался и прямо под ним о стену что-то ударило. «Лестница!» – Гюрята даже не успел повернуться к бойнице, как в ней появилась чья-то голова в шлеме. Не теряя времени, ополченец подхватил прислоненный к стене топор на длинной боевой рукояти. С короткого замаха, хекнув, Гюрята ударил обухом по шлему уже влезшего по обтянутые кольчугой плечи в бойницу врага. Даже не вскрикнув, тот вылетел куда-то наружу. Гюрята шуйцей подхватил выроненный противником на пол забрала меч. Отставив ценную добычу в сторону, он высунулся в бойницу и топорищем уперся в верхнюю перекладину лестницы. Только тут новгородец понял, как ему повезло. Второй из лезущих на стену кривичей почему-то отстал, поэтому у новгородца появилась возможность оттолкнуть лестницу. Поднимавшийся вой что-то закричал, широко раскрытый рот напоминал внезапно появившуюся среди зарослей усов и бороды черную дыру. С шипением над головой Гюряты пронеслась стрела. Напрягая мышцы рук и спины, новгородец нажал… С хрустом треснуло топорище, но одновременно лестница отошла от стены… постояла несколько томительных мгновений, словно в раздумье или дожидаясь, пока с нее спрыгнут успевшие понять, что случилось, враги. А затем все быстрее и быстрее полетела назад, вниз, в пытающуюся разбежаться толпу воев. Еще одна стрела с силой ударила по шлему Гюряты, вызвав звон в ушах, словно от ударов колокола.
От неожиданности он присел, и следующая стрела, иначе точно попавшая бы ему прямо в лицо, улетела мимо.
Опомнившись, новгородец огляделся и мысленно помянул всех богов. Пока он бился с врагами, лезущими в его бойницу, они сумели влезть сразу в трех местах. Гюрята, схватив отставленный меч, бросился к ближайшей схватке. Двое новгородцев с трудом отмахивались от двоих влезших на стену воев, и только узость стены позволяла ополченцам пока держаться против опытных вояк. Но вот один из новгородцев упал, пропустив удар мечом в правую ногу. Второй ополченец сделал шаг назад… Ревя медведем, Гюрята метнул в кривичей топор и, перехватив меч в десницу, прыгнул к ошеломленному ударом противнику. Мечом плотник владел хуже, чем привычным по повседневной работе топором. Но кривич, еще не пришедший в себя, не смог отразить удар в шею. Брызнула кровь, заливая грудь и лицо Гюряты. Он невольно утерся. И тут же вынужден был отпрыгнуть назад от мелькнувшего прямо перед грудью меча.
Поскользнувшись, Гюрята упал, стукнувшись головой с такой силой, что на время потерял сознание…
И опять ему повезло. Приняв упавшего и залитого кровью новгородца за убитого, дружинник и другие поднявшиеся за это время на стену кривичи просто бросили его на стене, а сами побежали к стрельне, спеша скорее спуститься на землю…
Чуть позже всем стало вообще не до какого-то раненого ополченца.
Половцы, ворвавшиеся в город через ворота, открытые дружинниками Всеслава, неслись по улицам, как всадники Апокалипсиса, убивая всех встречных и на ходу подхватывая попавшиеся на глаза ценные предметы. Кое-где уже разгорались пожары. Вслед за конниками бежали отряды полочан, стремясь поскорее добежать до детинца, пока в нем не заперлись уцелевшие защитники. Новгород не успел полностью ополчиться, как был уже взят. В детинце еще добивали сопротивлявшихся, небольшие отряды, включая и оставшихся в живых дружинников посадника, отходили, огрызаясь стрелами и мечами, к Неревскому концу… А на улицах, во дворах и домах уже происходило то, что обычно происходит в городе, захваченном противником. Разбившись на мелкие отряды, половцы и кривичи бежали между домов, выглядывая дворы побогаче. Ворвавшись, хватали полон, вскрывали клети с добром и грузили на захваченных хозяев. И те сами несли собственное достояние на собственных спинах в лагерь победителей.
Въехавший последним со своими гридями [31] Всеслав ехал, делая вид, что не видит бродящие по дворам шайки грабителей, не слышит криков насилия и не чувствует дыма пожаров. Только подъехав к храму Софии, у которой несколько десятков дружинников охраняли сбежавшийся церковный клир, вятших мужей и бояр города, он укоризненно указал десятникам на ободранные одеяния.
– Что, мужи честные новагородские, не согласны стать под руку мою? – остановив коня, негромко спросил Всеслав у командовавшего дружинниками боярина Рогволда. Тот лишь молча развел руками.
31
Телохранители.
– Мужи
Пока в городе буйствовали вторгшиеся полочане и союзные им половцы, Гюрята, очнувшись, осторожно огляделся вокруг и, осознав случившееся, осторожно побрел по стене к стрельне. Отойдя немного от валяющихся тел, с которых было содрано все более-менее ценное, он нашел и подобрал брошенный кем-то топор. Чуть дальше валялось еще несколько трупов. Наклонившись над ними, Гюрята расслышал тихий стон. Отвалив в сторону валявшееся сверху тело кривича, он увидел под ним раненого Ярыша.
– Куме, жив? – негромко спросил Гюрята.
– Язвлен, но на жальник [32] не спешу, – слабым голосом ответил Ярыш.
– Ино побредем вон из града, пока живы, – предложил Гюрята, помогая куму подняться.
И снова Гюряте повезло. Стрельня пустовала, и у ворот никого не было. Прихватив с собой оставшуюся после воротников [33] торбу с едой, новгородцы осторожно выбрались за стены…
А через два дня они встретили один из отрядов земского войска, спешащий на помощь Новгороду. Еще через день они вернулись в Новгород. Понимая, что против воли Новгорода князю в городе и в землях его не удержаться, ушел Всеслав. Но перед уходом полоцкая рать еще раз ограбила нетронутые до того дома и даже храмы. Всеслав не пощадил и храма Святой Софии Новгородской – приказал снять с нее колокола и увезти к себе в Полоцк, а из самого храма люди Всеслава вынесли все самое ценное, вплоть до последнего паникадила.
32
Кладбище.
33
Гарнизон башни с воротами.
Семья ж Ярыша уцелела, только старшую дочку, не успевшую спрятаться в схроне, угнали половцы. Ну и добро растащили, да дом сгорел. А вот у Гюряты горе великое случилось – жену убили и всех детей угнали кривичи. Но унывать и горевать долго плотники не стали, Ярыш достал из тайника кубышку и стал обустраиваться. А Гюрята, которому жить в городе расхотелось, распрощался с кумом да ушел в Торжок, где у него родственник в городской дружине состоял…
В то лето сыну Всеволода Ярославича Переяславского, третьего сына Ярослава Мудрого, Владимиру Мономаху исполнилось тринадцать лет. И отец отправил его в Ростов, чтобы княжил он там, удерживая землю ростовскую под рукой отцовой. Перед отъездом Всеволод рассказал сыну, что с Всеславом Брячиславичем начинается настоящая война. Князь полоцкий не идет на мировую, гонит гонцов прочь, хочет отложиться от Киева, не признает Ярославичей за старших князей. Поэтому главная для Владимира обязанность – не просто строго соблюдать порядок в ростово-суздальской земле и управлять ею, а обязательно подготовить войска для борьбы против кривичей.
Вместе с Владимиром князь Всеволод посылал полсотни своих опытных дружинников во главе с опытным и многознающим боярином Пореем, часть младшей дружины и Владимирова друга, молодого боярина Илью Дубенца.
С этого дня началась для тринадцатилетнего Владимира самостоятельная и нелегкая княжеская жизнь. Оказалось, что править самому намного труднее, чем смотреть, как это делает отец. Даже советы искушенного боярина Порея – это всего лишь советы, а решать и думать надо самому. И отвечать за решенное перед Богом и людьми – тоже самому. Владимир в Ростове обжился быстро, придясь ростовчанам по душе своим разумным правлением. Но полк набрать – это вам не княжеским судом заниматься. Воевать ростовчане не рвались. За что? Оскорбление Ярославичей трогало их мало, как и угроза нападения на Псков и Новгород. А время шло, уже начинали кое-где желтеть листья, зима стояла на пороге, только княжеское войско пополнялось плохо. Тогда Владимир позвал к себе воеводу, которым назначил боярина Порея, и спросил, что сделать, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: «Обещай им десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных градов». Не по душе было это князю, но понимал он, что иначе не поднять людей воевать непонятно за что. Поэтому продолжал он собирать свою дружину, обещая им не только славу, но и добычу. Так что дружина его пополнялась, хотя и не так быстро, как хотелось.