Пулковская цитадель
Шрифт:
— А где они?
— Рядом. Во-он за теми дверями коридор с магазинчиками, а там и второй вестибюль.
— Так это рядом.
— Ага, рядом…
И они, не сговариваясь, обернулись в ту сторону… площадка с лифтами, а за ней и впрямь стеклянные двери, вероятно, запертые, и около них неспешно прогуливался высокий худощавый байкер. Он крутил на пальце пистолет, по всей видимости, подобранный у убиенного охранника или копа. Парень чувствовал себя королем, ходил с гордо поднятой головой, а на его прыщавой физиономии время от времени появлялась дурацкая улыбка. Тут он неожиданно повернул голову и узрел двоих заложников, смотревших на него.
— Эй, — только он и успел сказать, как пистолет сорвался с его пальца и громко бухнулся на кафельный пол. — Эй! — Он так засуетился, стараясь поднять ствол, что, когда это ему удалось, кричать было уже не на кого. Лариса и разносчик пиццы отвернулись и сделали вид, что ничего не произошло.
— Чего орешь? — громко вопросил рыжий главарь.
— Они на меня пялились! — Худощавый неопределенно тыкнул стволом в заложников.
— Кто?
— Ну… вон… не… ну…
— Косой, хорош блеять! Смотри за воротами!
Осаженный начальством худощавый спрятал пистолет в карман и обратил свой взор на стеклянную дверь, сквозь которую красовались подсвеченные витрины торговых отделов.
— Интересно, чего они хотят? — вздохнула Лариса. — Денег?
— Да нет. Хотя и от денег не откажутся. А хотят они, чтобы их выпустили из Питера. Всех. Без карантина.
— И откуда ты взялся, такой информированный и до сих пор живой, — буркнул дядечка в костюме.
— От папы с мамой.
— Я таких шустрых в свой банк дальше окошечка не пускаю. На всякий случай.
— И не надо, — заявил разносчик пиццы, — кому нужен банк, который вот-вот обанкротится.
— С чего это ты взял?
— Конечно обанкротится, — убежденно продолжил пацан, — сорок три процента в день и никакой страховки по кредиту!
Дема завозился в пеленках и вдруг отчаянно, горько ревнул на весь вестибюль. На Ларису стали оглядываться. Она лихорадочно затрясла конверт, словно пыталась просеивать муку. Мальчишка не умолкал, плач его становился все громче и требовательнее.
— Есть хочет, — поняла Лариса, — вот, блин!
— Ну так покорми. Или он у тебя искусственник? — Разносчик пиццы, похоже, оказался информированным не только в вопросах мототерроризма и банковской политики.
— Да нет, — досадливо поморщилась Лариса, — просто неудобно. Смотрят.
— Попросить, чтобы отвернулись? — Новый знакомый с готовностью набрал в грудь побольше воздуха.
— Нет-нет, не надо, — торопливо остановила его Лариса, — не ори. Напугаешь. Я лучше так как-нибудь.
— Я думал, что это делается не как-нибудь, а грудью, — съязвил «костюм», видимо, в качестве маленькой мести за сорок три процента.
— Все мужики знают, чем и как детей кормят! Чего ж вы тогда не рожаете? — окрысилась Лариса.
Она отвернулась к стене и расстегнула блузу.
Соседи деликатно отвернулись. Получив доступ к молоку, Дема немедленно замолчал, а через секунду с аппетитом зачмокал.
— Везет мужику, — с нескрываемой завистью протянул курьер, — собственный бар всегда рядом. А я бы сейчас дернул чего-нибудь типа колы или минералки.
Шел уже второй час их сидения на полу под угрозой дурацкой пушки. Пить хотелось не одному пареньку-курьеру, но байкеров это, похоже, мало трогало. Они потягивали пиво, зыркали по сторонам, по очереди бдели у безоткатки, а Ред время от времени что-то рычал в телефон.
Внезапно со стороны длинного коридора послышался какой-то шум. Курьер сообразил первым.
— Как только я скажу «Бежим!», дергай за мной, — прошептал он.
— Что? — не поняла Лариса.
— Бежим!
Лариса так и не успела ничего сообразить, парень схватил ее за руку и потащил за собой. Она едва успела поудобнее перехватить ребенка.
Они влетели прямо в распахнутые двери большого лифта, буквально вдавив туда пассажиров, собиравшихся выходить. Сзади Ларису толкнули, потом еще раз, и еще. Она заорала:
— Ребенка задавите! — И попыталась выгнуться буквой «зю», чтобы отвоевать как можно больше пространства.
Курьер приложил к устройству какую-то карточку и, не глядя, хлопнул по кнопке, двери закрылись, и лифт, слегка вздрогнув от перегруза, плавно пополз вверх.
— Хулиганье! — Пожилая дама, которую за мгновение до этого буквально вдавили в стенку, попыталась выпрямиться и расправить плечи. — Немедленно опустите лифт назад, на первый этаж!
— С удовольствием. Куда скажете, — отозвался курьер, — как только мы выйдем на… — он глянул на табло, — пятом этаже. После этого, мадам, вы можете валить куда хотите, хоть прямиком в объятья террористов.
— Что? — опешила она.
И тут второй раз за день жизнь продемонстрировала свой мерзкий характер. Мигнул свет. Лифт дернулся и… остановился.
Бледные фонари заливали холодным голубоватым светом площадку, откуда никто не позаботился убрать разбитые машины. Возле одной из них, полуобгоревшей «мазды», стоявшей вверх колесами, который раз за этот трудный вечер звучала одна и та же мелодия: «Мамочка любимая моя…». Мобильник подавал голос в среднем каждые полчаса, но без пользы. В конце концов у него сел аккумулятор и он отключился.
Мужчина в дорогом костюме и с изящной тростью по меньшей мере в десятый раз надавил кнопку вызова. Динамик молчал. В кабине лифта, застрявшего между третьим и четвертым этажами, становилось уже ощутимо жарко и душно.