Пуля без комментариев
Шрифт:
– Сработаемся! – заявил Воронов и усмехнулся.
После его ухода Андрей поднялся в следственный отдел, поболтал с мужиками о том о сем и аккуратно расспросил о необычном госте.
– Самойловский любимчик, – охарактеризовал Воронова следователь райотдела. – На земле ни дня не работал, сразу в городском управлении осел. Паренек он дерзкий, самоуверенный, но умный и хваткий. Ему для расследования самые запутанные дела дают.
«В том, что он нахал самоуверенный, я уже убедился, – припомнил недавнее рандеву Андрей. – А вот что отменный работник, не знал».
В половине шестого вечера Лаптев отыскал у гаражей зеленые «Жигули». За рулем был Воронов, но уже в гражданской одежде.
– Поехали! – сказал он.
Автомобиль тронулся с места и тут же заглох.
– Ты где такую колымагу нашел? – сразу повеселев, спросил Андрей.
– У папани покататься взял. А ты подумал, что это служебная тачка?
Со второго раза двигатель завелся. Воронов вырулил в проулок, потом повернул на проспект.
– Андрей, это правда, что ты всю воровскую верхушку в городе знал? – осведомился он.
– Мало кто из них в живых остался. Ты ведь наверняка помнишь, какие разборки были в начале года. Едва ли не все старые воры на кладбище переехали, а кто из молодежи сейчас рулит, я не в курсе. По-твоему, какую линию мне предложит Самойлов? Организованную преступность?
– Вряд ли. Роман Георгиевич считает, что вся эта организованная преступность – временная пена, которая сама собой сойдет. В чем-то он прав.
– Самойлов считает, что воры в законе не имеют веса в преступном мире?
– В своем замкнутом мирке они, конечно же, короли, а вот если взять повыше, то там все по-другому. Кого из авторитетов ты хорошо знал?
– Сергея Мухина по кличке Муха-цокотуха. Его вотчина – центральное городское кладбище.
– Представь себе такую ситуацию. Некий уважаемый человек, к примеру, владелец «Южсибсоцбанка» Анатолий Лотенко, дает объявление: «Сто тысяч долларов тому, кто принесет мне на блюде голову господина Мухина». Сколько, по-твоему, после этого Муха проживет?
– Не больше суток. Свои же подручные зарежут.
– Вот тебе и ответ на вопрос об оргпреступности. В наше время деньги решают все. Лотенко ничего не стоит нанять небольшую армию и перевешать на столбах всех авторитетов в нашем городе. За ним стоит сила, а за ворами – понятия, которые не могут быть аргументами в заранее проигрышном деле. Я думаю, что для начала Роман Георгиевич тебя на кражи посадит, но это фигня. Ты соглашайся на любую линию, а там я тебя натаскаю.
Андрей ничего на это не ответил.
«Десять лет назад я пришел работать в уголовный розыск, начал с простого опера в райотделе, дослужился до заместителя начальника городского ОУР и в одночасье все потерял, – раздумывал он. – Сейчас мне предстоит согласиться начать все заново или окончательно вылететь на обочину жизни. Я за начало! Черт с ним, пусть моим наставником будет этот самоуверенный юнец. Предложит Самойлов должность следователя – не откажусь, на любой оклад пойду, лишь бы снова оказаться в деле, а не сидеть в подвале, как крыса в норе».
Начальнику следственного отдела Самойлову было тридцать восемь лет. Он был высокого роста, атлетического сложения, с благородными чертами лица. Особый шарм ему придавали красиво поседевшие виски. Ведь ранняя седина относительно молодого мужчины всегда считалась признаком большого служебного опыта и житейской мудрости.
До августовского путча 1991 года Роман Георгиевич ничем особым не выделялся, в карьерном росте через ступень не прыгал, но после этих событий его имя стало в милицейских кругах нарицательным. «Прет в гору, как Самойлов», – частенько слышалось в прокуренных кабинетах и на товарищеских посиделках после работы. Отчасти это высказывание было верным. Прославившись во времена путча, Роман Георгиевич, к всеобщему удивлению, отказался от вышестоящей должности, предложенной ему в областном управлении, но все остальные почести принял с холодным достоинством российского офицера, лично участвовавшего в защите свободы и демократии.
Едва ли не с лейтенантских времен Самойлов всех, кто был младше его по званию или по должности, называл на «ты». Лаптев не стал исключением.
– Заходи, садись! – по-свойски поприветствовал начальник следствия Андрея. – Как дела? Про ногу не спрашиваю, вижу, что хромаешь. Устраивайся поудобнее. Разговор у нас будет обстоятельный. Виктор, ты не уходи далеко. Как Андрей освободится, отвезешь его домой.
– Я у себя буду, – недовольно буркнул Воронов и скрылся за дверью.
– Андрей, давай перейдем к делу, – заявил Самойлов. – Расскажи мне обо всем, что произошло с тобой с лета прошлого года.
Лаптев вытянул под столом больную ногу, откинулся на спинку стула, кивком спросил разрешения, закурил и сказал:
– В августе меня отправили в командировку в Москву, а очутился я в Томске [1] . Уже на месте мне сообщили, что я буду участвовать в составе специального отряда МВД СССР в расследовании убийства директора секретного научного института. При отъезде я думал, что меня вызывают в столицу по ворам в законе работать, а оказалось иначе. Словом, до сентября месяца никто не знал, где я нахожусь и чем занимаюсь. Из Томска нас перебросили на небольшой островок посреди Оби. Там развернулись события, прямо как в американском боевике. Оказалось, что со сталинских времен в этом закрытом институте ученые мужи работали над выведением гибридного человека…
1
Подробнее об этих событиях рассказано в книге Геннадия Сорокина «Кровавый обман».
– Андрей!.. – перебил Лаптева Роман Георгиевич. – Если что-то в твоем рассказе будет касаться государственных секретов, то просто опусти этот момент. Я пойму, о чем идет речь.
– После ликвидации института его деятельность перестала быть секретной. Все наработки сгорели или перестали иметь научный интерес, так что я каких-то особенных государственных тайн не разглашу при всем желании. Итак, нас привезли на остров, где путем скрещивания человека и обезьяны пытались вывести гомункула. С самого начала мы поняли, что руководство института много лет дурачило наше родное МВД, докладывало наверх об успехах в лабораторных исследованиях, хотя ничего подобного не было. Но есть один момент, из-за которого на острове разразилась самая настоящая война. Это так называемый окончательный диагноз, то есть научно обоснованное заключение о невозможности получения потомства от человека и обезьяны. Многие государства проводят исследования по выведению гибридного человека. Эта работа требует вложения огромных финансовых средств. Окончательный диагноз позволит прекратить бесполезные опыты и сэкономит приличные средства из государственного бюджета. Как только мы собрали материалы по окончательному диагнозу, так на острове начался бардак. Выяснилось, что украсть научные секреты хотят командир нашего отряда и еще один офицер-техник. Этот тип через своего брата собрал всех окрестных бандитов и устроил нам кровавую баню. Из всех участников отряда в конечном итоге в живых остались только я и прапорщик-спецназовец. Пулю в ногу я получил уже после сражения неизвестно от кого.
– Тяжко пришлось на острове? – с пониманием спросил начальник следственного отдела.
– Не то слово! – ответил Андрей. – Пару дней мы держали в здании института оборону, прямо как в легендарном доме Павлова. Я в эти дни столько стрелял из автомата, что синяк с плеча полмесяца сходил. Сразу оговорюсь, не знаю, сколько человек я убил или ранил. Там, на острове, не до подсчета было. В какой-то момент у нас не осталось ни сил, ни средств для сопротивления. Мы спаслись с острова бегством в последний момент. Если бы остались на ночь, то сейчас я не сидел бы перед вами. – Лаптев помолчал, вспомнил, как они переправлялись через реку, и продолжил: – Мы бросили все на острове и пешком пошли через тайгу и болота к ближайшему аэродрому. По пути прапорщик, которого я считал своим другом, сбежал, оставил меня, раненого, умирать в лесу. Одна местная жительница кое-как поставила меня на ноги. Потом я, уже один, дошел до заброшенной взлетно-посадочной полосы и потерял сознание. Очнулся я только в Томске, в госпитале, а окончательно пришел в себя в конце сентября, уже здесь, в нашем областном центре.