Пуля для адвоката
Шрифт:
— Я уже сказал — меня обвиняют в ограблении и физическом насилии.
— Речь идет о событиях, происходивших во время волнений в городе, не так ли?
Учитывая антиполицейские настроения, распространившиеся после беспорядков в городе, при отборе присяжных я старался набрать как можно больше коричневых и черных. Но сейчас у меня появился шанс повлиять на тех пятерых белых, которые все-таки затесались в их состав. Пусть они знают, что главный свидетель обвинения участвовал в тех бесчинствах, которые они видели по телевизору.
— Да,
Я кивнул, делая вид, будто соглашаюсь.
— И свой протест против незаконного вердикта в деле Родни Кинга вы выразили тем, что ограбили шестидесятидвухлетнюю женщину и до полусмерти избили ее железной крышкой от мусорного бака? Я вас правильно понял, сэр?
Торренс покосился на столик Винсента и на своего адвоката, сидевшего в первом ряду на галерее. Не знаю, обсуждали ли они заранее, как отвечать на подобный вопрос, но сейчас никто не мог помочь Торренсу.
— Я такого не делал, — проговорил он наконец.
— Выходит, вы не совершали того, в чем вас обвиняют?
— Ну да.
— А как насчет грабежей? Вы не занимались мародерством во время беспорядков?
Снова пауза и взгляд на адвоката.
— Тут я по пятой поправке. [2]
Чего и следовало ожидать. Потом я задал серию вопросов, специально составленных так, что Торренсу приходилось либо признавать себя виновным в преступлениях, либо отказываться отвечать со ссылкой на пятую поправку. Наконец после пятого или шестого раза судье надоело слушать одно и то же и он потребовал, чтобы я вернулся к делу. Я нехотя повиновался.
2
Имеется в виду отказ давать показания, ссылаясь на пятую поправку в Конституции США.
— Ладно, с вами пока все ясно, мистер Торренс. Вернемся к мистеру Вудсону. Вы знали подробности дела до того, как встретили мистера Вудсона в тюрьме?
— Нет, сэр.
— Уверены? В то время о нем много говорили.
— Нет, я же сидел в тюрьме.
— А что, там нет газет или телевизора?
— Газет я не читаю, а телевизор постоянно не работает. Мы возмущались, и нам обещали, что его починят, но ни хрена не починили.
Судья попросил свидетеля следить за своей речью, и тот извинился. Я продолжил:
— Согласно тюремным документам мистер Вудсон прибыл в специальный блок пятого сентября, а в материалах следствия сказано, что уже второго октября вы сообщили прокурору о сделанном вам признании. Правильно?
— Да.
— А вот мне так не кажется, мистер Торренс! Вы пытаетесь убедить суд, будто преступник, совершивший два убийства и находившийся под угрозой смертной казни, признался в этом человеку, которого знал менее четырех недель?
Торренс пожал плечами.
— И такое иногда случается.
— Неужели? Скажите, сколько скостит вам обвинение, если мистер Вудсон будет осужден?
— Не знаю. Мне никто ничего не обещал.
— С учетом вашего послужного списка и новых обвинений вам грозит лет пятнадцать тюрьмы.
— Мне ничего не известно.
— Неужели?
— Да, сэр. Этим занимается мой адвокат.
— А он вам не говорил, что если вы не предпримете кое-каких шагов, то можете надолго оказаться за решеткой?
— Нет, не говорил.
— Ну, еще бы. Что вы попросили у прокурора в обмен на свидетельские показания?
— Мне ничего не нужно.
— Выходит, вы стали свидетелем только из чувства гражданского долга?
Лишь глухой не расслышал бы сарказма в моем голосе.
— Именно так, — с оскорбленным видом произнес Торренс.
Я поднял толстую папку с материалами дела.
— Узнаете эту папку, мистер Торренс?
— Нет. По крайней мере я ее не помню.
— Вы уверены, что не видели ее в камере мистера Вудсона?
— Я никогда не был в его камере.
— Значит, вы не проскользнули к нему в тот момент, когда он находился на прогулке или в душе, и не заглянули в его дело?
— Нет.
— Мой клиент держал в камере много документов. В них содержались те самые подробности, о каких вы упоминали сегодня утром. Вам не кажется это подозрительным?
Торренс покачал головой.
— Нет. Знаю то, что он рассказал мне за столом. Ему было плохо, и он выложил все как на духу. Я не виноват, что внушаю людям доверие.
Я кивнул, как бы сочувствуя нелегкой судьбе Торренса, которому все признаются в чем попало — даже в двойных убийствах.
— Конечно, вы не виноваты, мистер Торренс. Вы можете сообщить присяжным, что именно он вам сказал? Только не используйте шпаргалку, по которой отвечали мистеру Винсенту. Я хочу услышать точные слова моего клиента.
Торренс помолчал, словно пытался собраться с мыслями.
— Ну, мы там сидели, каждый сам по себе, а потом он начал говорить, как ему плохо из-за того, что он сделал, и я спросил: «А что ты сделал?» — и он рассказал мне про ту ночь, как убил двух парней и что теперь его это гложет.
Правда лаконична. Ложь многословна. Я хотел, чтобы Торренс отвечал мне длиннее, не так, как Винсенту. У тюремных стукачей есть много общего с мошенниками и аферистами. Они врут вам в глаза, а сами посмеиваются втихомолку. Их задача — напустить побольше туману. Но во всей болтовне нередко можно найти зацепку, которая выведет их на чистую воду.
Винсент снова заявил протест — на том основании, что свидетель уже отвечал на все эти вопросы и я просто хочу вывести его из равновесия.
— Ваша честь, — возразил я, — свидетель буквально вкладывает признание в уста моего клиента. С точки зрения защиты, на этом строится обвинение. Если мы не сумеем всесторонне изучить смысл и содержание столь важных показаний, нам останется лишь распустить присяжных.