Пуля для депутата
Шрифт:
Данила еще раз быстро взглянул на Максимова. Тот вытирал губы корочкой хлеба, затем отправил ее в рот и потянулся к бутылке с водкой. Данила едва заметно скривил рот, мгновенная гримаса брезгливости мелькнула на его лице — и тут же исчезла. Лицо приняло свое обычное выражение: напыщенной важности.
— Э-э-э… — промычал он. — С поставщиками вот хотелось бы иметь ясность.
— То есть? — Сергей Петрович вскинул брови. — Что ты имеешь в виду?
— Ну, если поставщики — ваши, то это как бы гарантия эксклюзива…
— Говори по-человечески,
— Ну, если слово…
— Ты, я вижу, сомневаешься.
— Ну что вы, что вы! Никаких вопросов. В принципе, значит, мы договорились.
— Выходит, что так.
— Тогда имею честь откланяться.
Данила не по годам грациозно поднялся из-за стола и с легким полупоклоном, обращенным в пространство и адресованным как бы сразу всем присутствовавшим, произнес:
— Всего доброго, Сергей Петрович. Я рад, что мы нашли с вами общий язык.
— Да ладно тебе. Звони, если что.
— Спасибо.
— Ребята тебя проводят.
Когда спина Данилы исчезла за дверью в холл, Сергей Петрович отставил в сторону рюмку, которую до сих пор держал в руке, и посмотрел на Максимова долгим, уже совсем другим, не похожим на прежний, взглядом. Лицо его стало жестким, глаза прищурились, кожа на лбу собралась в морщины, сделавшие Сергея Петровича значительно старше, чем он выглядел еще минуту назад.
— Ну, говори, зачем пожаловал.
— Посмотреть, как вы тут без меня, — спокойно ответил Максимов, дожевывая последний кусок.
— А ты, я вижу, оголодал, мил человек, — нехорошо усмехнулся Сергей Петрович.
— Не так, чтобы уж очень… — задумчиво сказал Николай Николаевич. — Не так, чтоб уж совсем… — повторил он. — Но, знаешь, как-то мучит меня один вопрос.
— Какой же?
— Ну как это — «какой»? Я тут все устроил, все наладил. Ты же в курсе?
— Ну, допустим.
— Так вот… А стоило мне исчезнуть на месячишко — бац! Вы тут как тут. Взяли и все под себя подгребли. Это, по-твоему, правильно? По понятиям?
Карпов подумал, что зря Максимов задал последний вопрос, да еще с этакой издевочкой. Неприязнь Николая Николаевича к законным ворам была широко известна. И, конечно, не мог Максимов произнести это свое «по понятиям» всерьез: он всегда смеялся над пресловутыми «понятиями», говорил, что все воровские законы, все их выдуманное братство и порядочность в отношениях друг с другом — яйца, мол, выеденного не стоят.
Вот и сейчас — вставил в разговор фразу о «понятиях», явно желая уязвить своего собеседника. Сергей Петрович это прекрасно понял, что было видно по окаменевшему вмиг лицу, по дрогнувшим бровям и по глубокому вдоху, за которым он пытался скрыть мгновенную волну ненависти к пришлому лоху, который еще и издевается над «самым святым».
Бурый (такова в действительности была фамилия Сергея Петровича, превратившаяся давным-давно в кличку) сам не очень высоко ставил «понятия» и всегда поступал только исходя из здравого смысла, как он его понимал, то есть из соображений личной выгоды. Никаких других правил Бурый не признавал, но к «понятиям» на людях высказывал уважение, используя их как инструмент управления своими, да и чужими «братками».
— Ну, вот что. Я тебя принял, это уже много. Ты сейчас никто. Понял?
Максимов молчал.
— Понял, я спрашиваю? Молчишь? Ладно, молчи. И запомни: что упало — то пропало. Усек? Я ведь цацкаться не буду…
— Мне нужно деньги получить, — прервал его Максимов.
Бурый вытаращил глаза:
— Чего? Деньги? За что это?
— За работу.
— За какую, на хрен, работу?
— Я здесь работаю.
— Ты, кажется, дорогой мой, умом тронулся!
— Ничего подобного. У тебя в отделе кадров моя трудовая книжка лежит.
Бурый несколько секунд не понимал, что имеет в виду этот борзый мужик — пришел и требует какие-то деньги! Потом наконец сообразил.
— То есть… В смысле… Официально?
— В смысле — официально. Я здесь работаю ночным администратором. По крайней мере, так в трудовой книжке написано. И меня еще никто не увольнял. А моя зарплата? Пока меня не было, наверное, на депонент ушла? Я ведь года два ее не получал. Все недосуг было как-то.
— Ну ты и змей, — с непонятным выражением лица сказал Бурый. — Лена!
На крик тут же появилась та самая официантка, которая накрывала на стол.
— Леночка, будь любезна, зайди к Александру Никифоровичу, пусть выдаст тебе трудовую книжку этого… Господина… Как бишь его? Максимов. Вот. И денег пусть даст… Сколько в месяц у тебя по договору?
— Триста рублей.
«Во дает! — подумал Карпов. — Я и не знал, что у Николаича трудовая лежала в «Пальме». А с другой стороны — бандит, не бандит, а с налоговой ему проблемы ни к чему. Вот и платил в бюджет с зарплаты в триста «деревянных». Знали бы они, сколько он на самом деле имел! А ведь этого никто не знает… — Он внимательно посмотрел на Николая Николаевича. И я не знаю».
— Вот, пусть даст тебе девятьсот. Скажи: я приказал. Давай пулей!.. Да, — спохватился Бурый. — И пусть напишет приказ на увольнение за прогулы… Он знает. На того же Максимова.
Лена исчезла, и над столом повисла напряженная, нехорошая пауза.
— А с другом своим меня почему не познакомишь? — спросил наконец Бурый.
— А вы не знакомы?
— Почему? Я-то его знаю…
Карпов напрягся. Это откуда еще знает его Бурый? В то время, когда Толя Карпов работал следователем городской прокуратуры, Бурого еще и в Питере-то не было. Сидел у себя в Сибири. Силу набирал.
— Ну, если знаешь, то и ладно, — нехотя ответил Максимов. И хотел сказать еще что-то, но тут появилась Лена с бумагами.