Пуля для депутата
Шрифт:
А Артем Виленович уже цедил не успевший остыть кофе, запивая им проглоченный коньяк, и тянулся свободной рукой к переговорному пульту.
— Витя! Машину с охраной — через десять минут. Едем по делу, в центр. Все, родной, я скоро спущусь.
— Выпей, Светик, — сказал он, отключив связь.
— Спасибо! С удовольствием. Хотя на работе…
— А ты иди домой. Хорош на сегодня. Я уеду с концами. Хочу, знаешь ли…
— Понятно, — сказала секретарша.
— Что тебе понятно? — быстро спросил он.
— Ну,
— Точно! Отдохну сегодня. Столько навалилось дел с этим… Маликовым.
— Сложности? — вежливо поинтересовалась Света.
— Да нет, не особенно. Кто там, кстати, в приемной?
— Еврейская община.
— Что им надо?
— Ну как чего? Денег хотят попросить.
— Завтра на утро им назначь. Дадим денег. Святое дело! С ними дружить нам сейчас интересно. Дальше.
— Свидетели Иеговы.
— Денег?
— Конечно.
— Гони в шею.
— Понятно.
— Еще?
— Журналисты.
— Откуда? И что надо?
— Там их несколько. С телевидения какие-то, с регионалки. Из «Ведомостей».
— Скажи им, что завтра в пять пресс-конференция. И отправь факсом приглашения… — Эта мысль только что пришла Боровикову в голову. И показалась очень удачной. — Во все хорошие газеты отправь. В «Интерфакс», там… Ну, куда сообразишь — на радио эфэмные… Короче, сама врубишься.
— Где?
— Что — «где»?
— Где пресс-конференцию-то устраивать?
— Да здесь. В холле у нас. Места хватит. Закусочку там, то-се, водочки… Фуршетик такой легкий. Сообразишь?
— Конечно, не в первый раз.
— Значит, серьезных посетителей сегодня…
— Нет. Все, кто были записаны, с вами уже беседовали. Остались только эти.
— Ну и чудно. — Боровиков поднялся с кресла. — Что ж, пора. Ну-ка, Светик, скажи на дорожку что полагается: «Нас…»
— «…трахают, — послушно продолжила секретарша любимую поговорку шефа, — а мы крепчаем!» — Она хмыкнула и одернула платье.
— Правильно. Молодец! — Гриб ласково хлопнул девушку ладонью по упругому заду. — Все, Светик. Запираем заведение.
В приемной Гриба встретил телохранитель Игорь, помещавшийся обычно рядом с дверью в офис. Раздвигая широкими плечами небольшую толпу просителей, журналистов и каких-то вообще неведомых личностей (пришедших с просьбами по поводу своих мелких делишек), Игорь провел шефа к лестнице, ведущей прямо на улицу.
— Все — завтра, все — завтра! — услышал Гриб за своей спиной громкий голос Светы. — Подходите ко мне, я вас запишу… Всех запишу, не волнуйтесь, все будут приняты!
«Умница девочка!» — еще раз подумал Боровиков, усаживаясь в черный джип.
— Витя, — вдруг обратился Гриб к шоферу. — Слушай, а «мерс»-то что?
— Что, Артем Виленович?
— Ну… «мерс»-то на месте?
— А куда ж он денется? Стоит. Хотите на нем ехать?
— Да. Знаешь, сегодня давай-ка на «мерсе». Дело такое… Надо выглядеть соответственно…
Он и сам не знал, почему пересел в другую машину. Может быть, из-за того, что ехал на встречу с лидерами политических партий, для которых «шестисотый» — вроде визитной карточки, своего рода знак, определяющий принадлежность к своему кругу?.. Даже этот придурок, Кульков, который вообще пришел в политику голозадым раздолбаем, и тот, если сам не на «шестисотом» едет, то, считай, для него весь день испорчен.
«Вот говнюк! — усмехался мысленно Гриб, вылезая из джипа и направляясь к черному бронированному «Мерседесу», стоявшему в подворотне. — За штуку баксов — удавится! Как был, так и остался воинствующей нищетой, а туда же — «шестисотый» ему подавай! Только пыль в глаза пускает. Жадный он, как и всякий нищий, жадный, потому и заработать ничего не может. Они, коммунисты, только кричать горазды, что нужно делиться. А сами-то, если урвут кусок, ни крошки ближнему не дадут. Потому и нищие. Богатые — они потому и богатые, что делятся нажитым. Иначе, если делиться не будешь, сожрут, сомнут, растопчут. Как же этот Кульков не понимает таких простых вещей?..»
Боровиков относился к Кулькову и Пряхину с легким (впрочем, вполне снисходительным) презрением. Не тот калибр был у этих ребят, чтобы воспринимать их слишком всерьез.
«Не тот калибр, — повторил про себя Гриб. — В ихние годы нужно уже крупным калибром становиться. Ну, может быть, не таким, как я, но хоть как-то… А то живут — словно шваль какая-то!»
— В «Пальму», Витя.
— Куда?
— На Пушкинскую.
— A-а, это которая теперь «Штаб» называется?
— «Штаб»? Чего это?
— Ну, они название сменили.
Витя аккуратно вырулил на Большой проспект, проехал метров двести и свернул к набережной Невы.
— У них там, типа, теперь под гражданскую войну закос.
— Зачем? Приличное было место.
— Модно, говорят. Вообще-то, интересно. Я там был, смотрел. Красиво сделали. Как изба такая… Бурый их держит теперь.
— Бурый? Это кто?
— Ну, такой, знаете, из этих… Что сами по себе. Волчара! Гопников собрал вокруг себя.
— Да? И что — держит район? Надо же, как интересно.
— Нет, куда ему! Там же вокзал, Невский, гостиницы — ему все это не потянуть. Взял под себя шалман, а так, вообще, на улице его братва промышляет. Пункты приема стеклотары, магазины мелкие, бомжи, нищие там, у Владимирской церкви, чего-то еще… Ну, проститутки дешевые. В общем, как обычно. Правда, братва у него, говорят, отмороженная. Без башни парни.
— Ну, это понятно. Голь перекатная. Ладно, поглядим, во что они там ресторан превратили.
— А Бурый этот еще…
— Все, хорош, Витя, не грузи меня всякой хреновиной.