Пуля для императора
Шрифт:
– Всё по вашему плану, отец Виссарион, – коротко доложился лысый. – Позвольте представить: сын покойного капитана Николая Строгова. Живой, здоровый, и отцовский браслет при нём.
– Слава те, Господи, за сию необъятную милость, – мелко перекрестился батюшка, и я краем глаза заметил такую же серебряную цепь у него на запястье. – Однако же искушать Всевышнего медлительностью да бахвальством не станем. Поехали отсель, дети мои! Митрофанушка, прими лошадок.
К моему неслабому удивлению, могучий купец сразу откликнулся на это имя и сменил священника на козлах. Мы – я, отец Виссарион
– Ну что, сын мой, давно ли ты был на исповеди? – мягко спросил батюшка, и я правильно понял, чего от меня хотят.
– С какого момента начинать?
– А с того самого, как ты вдруг решил против воли отцовской на родину возвернуться.
– Это неправда! Отец сам вызвал меня, я получил его письмо. Он знал, что… умирает… и хотел, чтобы я был рядом. Но это долгая история.
– Так мы, благословясь, терпением душу укрепим да и послушаем, – не моргнув глазом подтвердил старый священник. – Давай, раб божий Михаил, не тяни, лепи смело всё, что знаешь. Зарабатывай отпущение грехов!
Что ж, во-первых, у меня не было особого выбора, а во-вторых, пожалуй, мне и самому требовалось выговориться. Я начал с того, что особенно хорошо помнил…
Это жаркое лето в Лондоне, грязный портовый кабак, куда Джеремия и Сэм притащили меня на выпивку, с чего всё началось и к чему привело. Человек в чёрном, с усами и в феске.
Страшный ринг на корабле, и мисс Челлендер, наводившую револьвер на разъярённых матросов, после чего мне пришлось кидать уголь в топку до самого Санкт-Петербурга.
Последние слова умирающего отца и короткая драка после его похорон, когда я уже принял браслет Цепных Псов, но ещё не знал, что стану одним из них. Первые погибшие люди, совершенно ни в чём не виноватые.
Потом встреча с генералом Воронцовым, аудиенция у царя Александра, долгая и опасная дорога на Байкал. Племя курыкан, поход со старым шаманом к Белой горе на острове Ольхон, то, что записная книжка отца помогла нам пройти все ловушки. Ну и о том, что я взял себе немного золота.
О нападении китайцев, нашем плене, смерти Матвея, его воскрешении, кровавой резне в деревеньке Малая Дыра и сумке с письмами сбежавшего немецкого агента. Потом было наше возвращение в столицу, ну и… вот, собственно, всё.
На том моменте, как мне врезали по башке в тёмном коридоре Петропавловской крепости, воспоминания обрывались. Оставалась реальность. Новая и неожиданная.
Ну кому бы я поверил, входя в камеру вечером, что уже утром буду ехать в коляске, по свежему ветерку, в компании купца, чиновника и православного священника, третьим разом вокруг старенького трактира, чей хозяин, продирая глаза, с изрядным недоумением наблюдал за нашими манёврами…
– Тр-р, – Митрофан (не знаю, как его по отчеству) остановился у ворот гостеприимного заведения. – Эгей, Петрович! Мать твою за ногу да об печку, а ну принимай дорогих гостей!
– А-а, и кто приехал?! Кто к нам пожаловал-с! – трактирщик, средневозрастной бородач, в несвежей рубахе и некогда белом фартуке, кинулся к нам навстречу чуть
– Знаем-знаем, Петрович, – купец благодушно похлопал хозяина по спине. – У тя завсегда всё самое свежее, токо-токо из печи! Ещё небось и девки румяные без пряников скучают, а?
– При заведении не держу, – неуверенно перекрестился трактирщик, косясь на седого батюшку. – Но ежели прикажете-с, через пять минут будут-с!
– Греховодишь, сын мой? – отец Виссарион грозно поднял бровь, а потом подмигнул. – Стол накрой, а большего нам не надо. Пост на носу, прости Господи…
Лично я не очень разбирался во всех этих религиозных циклах. У нас в Оксфорде всё было просто, филологи, в массе своей, атеисты, как, впрочем, и большинство студентов. Ходишь на воскресную проповедь в церковь, и уже хорошо. А большинство ребят посещали церковь только ради молоденьких прихожанок, смиренно читающих молитвенники под бдительным родительским оком. Но тем не менее стреляющие глазками по сторонам.
Так что какой пост и у кого на носу, для меня это плотный лондонский туман поздним вечером где-нибудь под мостом через мутную Темзу…
Мы прошли в дом. Лошадей увёл в сторону маленький сын трактирщика. Нас же усадили за свободный стол у окна (хотя в такую рань там все четыре стола были не заняты), и Митрофан, с похвальной сноровкой, ловко наполнил четыре стопки. Как я понимаю, водка была не государственных винокурен, ну и ладно…
– Как говорится, вздрогнем?
– Не мельтеши, Митрофанушка, эдак только после третьей четвертной говорят, – батюшка чинно перекрестил водку и обвёл всё собрание торжественным взглядом: – Пригубим зелье самогонное, аки причастие, во благодарность Господу за избавление чудесное раба божьего Михаила! Аминь!
Мы дружно выпили.
На столе тем временем быстренько появилось блюдо с пышущими жаром расстегаями, тарелка порезанной селёдки с луком, солёные огурчики, миска с солёными грибами, варёная картошка и половина буханки свежего чёрного хлеба.
Отец Виссарион, покосившись на меня, не стал требовать непременной молитвы «Хлеб наш насущный дай нам днесь», а попросту осенил стол крестным знамением.
Я набросился на еду, словно изголодавшийся волк. Некоторое время мы все были очень заняты. Хотя, похоже, ел только я, остальные трое, скорее, так, отщипывали по мелочи и время от времени вполголоса переговаривались между собой.
Я не прислушивался. Не то чтобы мне не было интересно или я считал это невежливым, просто те обрывки фраз, которые до меня долетали, всё равно ничего не объясняли и не добавляли информации.
– Берлин или Вена? В Закавказье. Сколько ещё? Почти четыре тысячи человек положили. Хива и Бухара. У шаха. Нет. Не вернулся ни один. Просто ничего. Там курды. Никто. Лавра. Пусть будут казаки. Это просто политика…
Как только они поняли, что я уже способен к спокойной застольной беседе, общий разговор короткими малопонятными фразами сразу же прекратился. Отец Виссарион взял главенство над маленьким собранием и предложил мне план дальнейших действий: