Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Шрифт:
– Да, ты прав, граф, – согласился великий князь, но глазки его хитро блеснули.
– А пока я советую вам, ваше высочество, без промедления отправиться к вашей супруге и переговорить с ней самым примирительным тоном, упомянув то, что я говорил вам сейчас. Она сумеет растопить лед в сердце государыни-матушки и склонить ее в вашу пользу.
– Да, да, я так и сделаю, – рассеянно пробормотал великий князь. – Корона стоит того, чтобы потрудиться ради нее. Иди, Никита Иванович, иди и договаривайся с нашими друзьями в Сенате. Теперь я вижу, что и в Русской земле у меня есть верные друзья и надежные помощники. Я никогда не забуду того, кто помог мне
На лице Панина засияла улыбка, которую он не мог скрыть. Почтительно склонившись, он поцеловал руку великого князя и вышел из зала. Дождавшись, когда дверь закроется, Петр Федорович повернулся к Брокдорфу. Пренебрежительно скривившись, он процедил:
– Граф хитер, хитер, но неумен. Неужели русские бояре всерьез решили уладить свои дела моими руками? Да и кто это такие, русские бояре?! Холопы, не достойные ботфорты чистить моим голштинцам! Однако ж в одном граф правду сказал: время силы пока еще не наступило.
– Истинно так, – поклонился Брокдорф. – Причем граф даже сам не подозревает, насколько он прав. Все обстоит много хуже, чем представляется людям несведущим, в том числе и вашему высочеству, простите мне мои дерзновенные слова.
Петр Федорович помрачнел.
– Что же может быть хуже того, что есть?
– Помните, ваше высочество, я говорил о трех головах гидры ядовитой, кои угрожают благополучию вашему и, помыслить страшно, могут воспрепятствовать благополучному вашему правлению? Две головы уже поименованы. Первая – это хищное армейское офицерство, мыслящее только о новых войнах и сражениях, не принимая в расчет благополучия государственного. Вторая голова – это русское боярство, которое пытается отвратить благорасположение императрицы от вас, дабы привести на трон малолетнего наследника и править самочинно, прикрываясь лишь именем императора. О, эти русские коварны! Видите, как они пытаются обратить и вас к своей пользе?! Панин рассчитывает так: передаст императрица корону малолетнему наследнику, бояре сами будут править, прикрываясь регентством. Не удастся – так они постараются поставить вас в свою полную зависимость. Должно ли миропомазанному государю принимать корону из рук свои слуг негодящих? А ведь Панин намеревается обставить это именно так. И получится, что вы вовсе не самодержавный государь, а только ставленник боярский, принявший корону не в силу божественного права, а лишь по милости Сената.
Глаза великого князя налились кровью, он вскочил так резко, что плохо заправленные панталоны снова с него свалились. Однако ничего не замечая, он треснул кулаком по столу и прорычал:
– Не бывать тому! Никогда!
И Брокдорф поспешил подлить масла в огонь, торопливо добавив:
– Но есть еще и третья голова, причем самая опасная, потому что находится ближе остальных. Можно сказать, совсем рядом.
Великий князь, набычившись, тряхнул головой и спросил:
– Это ты о ком?
Брокдорф делано засмущался, потом, словно бы совершенно нехотя, но уступая настояниям господина, прошептал:
– Жена Цезаря должна быть выше всяких подозрений…
– Это она?! Жена?! – взвизгнул великий князь, попытался вышагнуть из-за стола, но снова запутался в приспущенных панталонах и упал бы, если бы только предусмотрительный Брокдорф не успел подхватить его с видом величайшей почтительности.
– Именно так, ваше высочество. Она лелеет коварные замыслы, в коих поддерживает ее нынешний канцлер Бестужев. Мысли их сходны с намерениями боярскими, но гораздо более опасные. Пользу они собираются извлечь только для себя, а для того намерены отстранить ваше высочество от правления…
– Тоже регентство? – спросил великий князь, поймав непослушные панталоны и вернув их в надлежащую позицию.
– Нет, ваше высочество, нет. Много хуже. Екатерина, подстрекаемая Бестужевым, который, как известно, не более чем марионетка в руках австрийского двора, вознамерилась, подумать страшно… Нет, я не могу, не могу!
– Говори, я приказываю!
– Так вот, она дерзает мыслить о самовластном правлении, жаждет короны для себя одной.
Великий князь, выпучив глаза, уставился на Брокдорфа:
– А я?!
– Все хотят заставить вас подписать отречение от престола, только далее замыслы их расходятся. Насколько мне известно, бояре хотят, опаски ради, заточить вас в крепость.
– Как?! Меня?! Законного императора?!
Брокдорф отвел глаза в сторону, не желая смотреть в лицо великому князю, и промолвил тихо:
– Но ведь заточен в крепость Шлиссельбургскую император Иоанн…
Петр Федорович буквально рухнул на стул.
– Нет, не посмеют… В конце концов, Елизавета Петровна – дочь императора, а эти черви кто?
– Кстати, вот и четвертая голова гидры, – по-прежнему в сторону добавил Брокдорф. – О ней даже я сначала запамятовал.
– Ладно, а что Екатерина?
– Ваше высочество, о подлинных замыслах вашей супруги мне достоверно не известно ничего. Но могу полагать, что, как персона, воспитанная в правилах и нравах европейских, она, скорее всего, просто отправит вас обратно в Голштинию. Ну, если только не вмешаются эти проклятые русские.
– Да, барон, ты совершенно прав. Подлая страна, подлые нравы, подлые люди. И за что бог покарал меня повинностью управлять ими? Но, может, это есть испытание прочности веры? И я должен смиренно нести свой тяжкий крест, хотя душа моя рвется обратно в Голштинию, где я много пользы могу принести великому Фридриху. – Но тут в его голове что-то щелкнуло, потому что он без паузы продолжил: – Но это все русские, русские ее подбивают. Сама она ни на что не способна.
Брокдорф хитро прищурился, так как сейчас, по его мнению, настал самый удобный момент для исполнения задуманного.
– И еще поговаривают, ваше высочество… Нет, мой язык отказывается повиноваться мне.
Петр Федорович приказал:
– Говори!
– Ну, если ваше высочество повелевает… Говорят – только говорят! – что своим появлением на свет Павел Петрович… Нет, я не смею, это кощунство…
– Говори!
И тогда Брокдорф с отчаянным видом, словно собирался нырнуть в котел с кипящей водой, даже зажмурился слегка, запинаясь, проговорил:
– Говорят, что это Петр Салтыков…
Великий князь снова взлетел над столом, и панталоны его, не выдержав неравной борьбы, свалились окончательно.
– Не-ет!
Потрясая кулаками, Петр Федорович заметался по комнате, выкрикивая нечто нечленораздельное, но Брокдорф верноподданнически делал вид, что все обстоит как должно. Однако едва он увидел лицо великого князя, как прямо позеленел – ничего человеческого не осталось там, это была морда взбесившейся гиены. Но наконец гнев будущего монарха немного улегся, он остановился и вперил пылающий взгляд в Брокдорфа.