Пуля в Лоб
Шрифт:
– Опять догадался, городской, - признал Халл.
– А Кэйри Энн слила все, че ты надумал. Обещал жениться, растить ребенка ее. А знаешь че, городской? Тупо это.
Кто бы еще про тупость говорил.
Рука схватила Грэя за волосы и поволокла по полу. Когда мужчина осознал, что сейчас произойдет, он успел сделать глубокий вдох и…
Буль!
…его голову погрузили в горшок с испражнениями.
– Погружение, убрать перископ,
Грэй был слишком вымотан и просто не мог сопротивляться. Никаких сил не осталось. Ничего в мышцах, ничего в сердце. Проникли ли личинки в его поносную жижу? Какие-то мелкие штуки, похоже, роились в фекальных массах, щекоча опущенное в них лицо. Но Грэй внушал себе, что визуально все происходящее - не больше, чем плод его воображения. При этом даже смирился с тем, что произойдет. Его хотят убить, утопить в его собственном поносе, но по крайней мере все, наконец, закончится. Грэй надеялся, что он достаточно настрадался, после всего, что пережил, уже не попадет в ад.
Легкие расширились, скоро их прорвет. Грэй задался вопросом - умрет ли он до того, как рвотный рефлекс заставит его выблевать этот первый глоток. Но сейчас это уже и не имеет значения. Значит, умру чуть погодя, и знаете, что? Я готов к этому.
Грэй был залит, пропитан субстанцией, в которую его погрузили, когда голову выдернули из горшка. Мужчина сделал жадный вдох воздуха, как окунь, вынесенный волной на пирс. Фекальные массы стекали по лицу. Когда Грэй осознал, что какой-то удар сердца отделял его от смерти, когда голову вытащили из горшка, мужчина заорал:
– Ну же! Убейте же меня и закончим с этим!
– Убить тя? Убить?
– переспросил Джори.
– Не-е-е, ты че, это было наказание, за то, что пытался нас наебать, - сказал Халл.
– Что за нашими спинами захговоры плел.
– Ты - особенный. Лучше, чем ты, у нас еще не было.
– Без дураков, лучше не было, - Халл потер свою промежность.
– Черт меня подери, у меня уже сейчас встает, когда я вспоминаю о твоем пяти-звездном отсосе.
– Слышь, Халл, а ты дело говоришь. У меня тоже встает. Может, еще по одной ему кинем?
– Вишь, - Халл стал доставать свое орудие.
– Давай, городской. Давай еще разок, сучка.
– О, нет, - выдохнул Грэй.
Вместе с воздухом с губ вылетели куски фекалий. Опять? Только не это!
Да. Опять. Это. Грэй устало принял позу, опершись на колени и локти, напоминая кофейный столик из человеческой плоти. Рот поглотил набухшую головку. Пара ловких движений глоткой и поршень Халла уже был тверд, как полицейская дубинка. Сзади привычный мокрый шлепок: Джори вонзил в него свою дубинку и воткнулся бедрами в его ягодицы.
Халл схватил Грэя за уши, как за ручки для кистей.
– Вот это жизнь, да, Джор?
–
– Давай, городской, сожми свое очко, как ты умеешь.
Грэй напряг сфинктер…
– Да-а-а-а! Вот так! Вот это кайф!
Грэй не мог ответить, глотка по самые гланды была занята шлангом Халла.
– Вишь ли, городской, - с ухмылкой сказал старший брат.
– Все остальные, мы их просто убивали и на куски разделывали. С тобой мы так не поступим.
– Мы уже все решили!
– Мы оставим тя живым!
Глаза Грэя округлились.
– Да, вот так, городской, - Джори продолжал поступательные движения.
– Мы с Халлом все обсудили. Мы будем идиотами, если прикончим тя.
– Потому, что ты так хорош.
– Такую подстилку нельзя так потерять.
– Да, которая еще и соска такая.
– Короче, вместо того, чтобы убить тя, как других, мы, типа, здесь тя жить оставим.
– Кэйри Энн будет о те заботиться. Воду приносить.
– А ты будешь нашими с Джором членами заниматься. На постой. Каж нош.
На постой, каж нош, - причмокивал Грэй.
– Постоянно. Каждую ночь.
– Точно, городской, - сказал Халл погладив свою жертву по голове. Почти ласково.
– Бушь сосать мой член каж нош.
– А я тебя в очко буду дуплить, - подхватил Джори.
– Каж нош.
– Понял, городской? Каж нош.
– Каж нош.
– Слыш. Каж нош. Всю твою жизнь.
Грэй понял намек. Он уже не слушал. Просто работал сфинктером. И сосал.
перевод: Дмитрий Архангельский
"Каж Нош" (альтернативный конец)
Братья закончили. Грэй просто сидел и смотрел в потолок. Мысль, что вот так вот закончится его жизнь сводила с ума. Разве заслужил он подобное? Грэй прекрасно помнил, каких мук его матери стоило пережить смерть отца. Смириться с тем, что мужа больше с ней нет.
Когда-то давно, она решилась на побег. С гор. Oт этoгo бeзумия. Она больше не могла там находиться. Нужно было выбраться из того места. Начать новую жизнь, а со старой покончить. Раз и навсегда. Молчать о прошлом. И тогда никто ничего не узнает.
И матери удалось сбежать, вырваться в город, найти работу на свиной ферме. Это была чудовищная грязная работа, но женщина наконец-то была свободна. От гор, от их жутких обитателей. Больше не нужно было с ними разговаривать, притворяться, что рада носить тряпье, которое зачастую было на несколько размеров больше, терпеть их издевательства. Но мать поклялась, что никому об этом не расскажет.