Пунктир
Шрифт:
— Похоже на города после войн. Помнишь?
— Еще бы.
Азирафель прошелся по некоему подобию улицы, на которой они остановились.
— Зачем все это построили? И кто? — вслух удивлялся он, заглядывая в пустые окна домов. — Тут даже какая-то мебель… гляди-ка, детская кроватка!
— Людские души тянут за собой остатки земной памяти: свои жилища, вещи… Поскольку в Чистилище нет времени, мираж способен держаться бесконечно долго и даже быть осязаемым. Во всяком случае, так мне объяснил Аид, и другой причины я не доискивался.
— Аид? Разве
— Должен быть там, но, между нами говоря, кому нужны эти древние боги, чтобы их стеречь… Аид давно перебрался сюда, говорит, с местными ему привычней. И он тут не один такой: я познакомлю тебя с Анубисом — мировой чувак!
— Обязательно познакомь с обоими. Мне еще не доводилось общаться с, так сказать, рукотворными богами. Каковы они?
— Бессмертные… В остальном смахивают на людей, что не удивительно. Аид, между прочим, на тебя похож: умен, как бог, но зануда страшный.
Они вернулись к машине.
— Хастур так трогателен в своей заботе о питомице, — вполголоса восхитился ангел.
— Если б ты знал, скольких убил этот жабовод, не умилялся бы так, — Кроули покосился на собрата и отвернулся. — Правда, в последнее время он поутих, но имей в виду: у Хастура репутация во стократ хуже, чем у меня.
Ангел кивнул, открыл сумку, порылся там, вытащил конфету, развернул и сунул в рот.
— Не могу без сладкого… Хочешь леденец?
Кроули отрицательно качнул головой, заглянул под брезентовый клапан и удивленно присвистнул.
— Зачем ты тащишь с собой еду? Начудесил бы.
— Эта еда не мне, а детям. И у начудесенных сладостей получается совсем не тот вкус, — признался ангел. — Сколько раз пробовал, все не то.
— Я так же кофе чудесить пытался, и всякий раз выходила бурда. Вот спиртное мне удается… — Кроули вздохнул. — Напиться бы, да нельзя.
— Мы обязательно их разыщем, — ангел прекрасно понимал причину его уныния. — Они рождены в Аду, неужели Чистилище способно их погубить?
— Надеюсь… — демон совсем сник. — Понимаешь, это ведь я во всем виноват. Они провалились в дыру во времени, а она образовалась потому, что я его часто останавливал.
Азирафель погладил его по плечу:
— Будем верить в лучшее. Послушай, — продолжил он уже другим тоном и кивнул на Хастура, — а если попробовать его угостить?
— Пф-ф! Дурацкая идея.
Но Азирафель поправил на плече сумку и, обогнув капот, с некоторой опаской приблизился к дверце, за которой сидел Хастур. Тот держал на коленях Грету и кормил ее с ладони дождевыми червями.
— Кх-м, Хастур… Позволь угостить тебя леденцом?
— Чего-о? — демон резко поднял голову, прикрывая плечом жабу.
— Это конфеты такие, вкусные. Мы с Кроули решили перекусить, и я подумал…
— От белопёрых мне подачек не нужно.
— Ну, если захочешь, дай знать, — ангел закрыл сумку и пошел обратно к Кроули, хмуро наблюдавшему за этой сценой.
— Можно двигаться дальше, — объявил Хастур.
— Их след растворяется, — сообщила Грета. — Это значит, они далеко от нас. Надо поспешить.
Мертвый
— Что происходит? — дрогнувшим голосом спросил ангел.
— Ну ты же интересовался, где души, — сердито ответил демон. — Вот они!
Азирафель опустил стекло дверцы. Скрип и дребезжание сделались еще сильнее. Молчаливая череда мужчин и женщин, изможденных, оборванных, брела, глядя в землю, и, казалось, не замечала джип. Каждый волок за собой клетку, вцепившись в кольцо на длинной рукояти, которая крепилась к днищу.
— Самая никчемная разновидность душ, — прокомментировал Кроули. — Ни грехов, ни добродетелей. Зачем жили, для чего умерли…
— Если скопом взять, сойдут как мойщики, — возразил Хастур. — Котлы отскребать, золу мести…
— Останови машину, — попросил ангел.
Это было сказано так, что Кроули удивленно посмотрел в зеркало заднего вида:
— Что-то случилось?
— Останови машину!
Джип замер на месте, обтекаемый бесконечной колонной.
Азирафель выскочил и заметался между фигурами, заглядывая то в одно лицо, то в другое. Он никого не узнавал, но отчетливо понимал, что видит их не впервые. Правда, тогда эти люди брели не по Чистилищу.
…Скучный грязный городок при огромном полумертвом заводе. Изнуряющие монотонные будни, угрюмые и пьяные праздники с неизменным мордобоем под вечер; родители, осатанев от безнадеги, нещадно лупят детей, дети, вырастая, избивают родителей… Какой это был век? Кажется, уже двадцатый. Какое государство? Азирафель не мог сказать точно: он видел такое повсеместно. «Боритесь, протестуйте, требуйте!» — воодушевлял он, забыв, что должен призывать к незлобивости и кротости. «Пра-а-альна!» — орали ему в ответ и шли громить кабак или склад спиртного. А дальше — полиция, выстрелы, кровь, а на следующее утро снова завод.
«Не бейте детей! Пожалейте стариков!» — убеждал ангел, пытаясь оживить в людских сердцах любовь и милосердие. Не будешь сына пороть — разбалуется, возражали ему. А ту старую хрычовку вообще удавить надо, такую цену за самогон ломит!
— Мы скоты, мы так привыкли, — объяснил когда-то ангелу один из них, опорожняя первую бутылку. — Никто нас не исправит, никто не поможет.
— Я могу помочь, — горячо возражал ангел. — Скажи, что надо сделать?
— Гы-ы, ты господь бог, что ли? — хмыкнул пьяница. — Ну так уничтожь нас и создай заново, получше.