Пурпурная линия
Шрифт:
Виньяк сделал следующий шаг по мокрой доске, поскользнулся и упал. Он сильно ударился обо что-то головой и, чувствуя, что судорожно хватает рукой пустоту, вдруг ощутил, что нога его запуталась в канате, удержав от падения в воду. Он рванулся вверх, что-то ударило его по плечу, и через мгновение в дюйме от лица пролетел его кинжал и исчез в потоке. Виньяк тихо выругался, извернулся, ухватившись за канат, и снова встал на узкие мостки. Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы выпутаться из каната, спасшего ему жизнь. Он двинулся дальше, соблюдая еще большую осторожность. Прежде чем делать шаг, надо было убедиться, что доска крепко подвешена к канатам. Он долго тащился по доскам, перебирая руками пропахший дегтем и смолой канат, прежде чем наконец добрался до противоположного берега.
Не обращая внимания на боль в
Спустя некоторое время у темных ворот произошло какое-то изменение. Там появилось что-то темное. Виньяк прищурил глаза, но не смог разобрать ничего, кроме какого-то темного пятна на фоне блестящей от сырости стены. Потом он услышал свое имя.
– Мэтр Виньяк? – раздался приглушенный пронзительный шепот на расстоянии вытянутой руки. Едва Виньяк успел выйти из ниши, как темный силуэт приблизился к нему, схватил за руку и повлек к воротам, которые с едва слышным стуком затворились за ними.
Виньяк изумленно посмотрел на человека, который столь бесцеремонно заставил его войти в замок. Незнакомец был закутан в черную накидку. Лицо скрывалось под низко надвинутым на глаза капюшоном, и его черт нельзя было рассмотреть. Человека по-прежнему совершенно не занимали удобства Виньяка. Он продолжал тащить художника за собой по тихой улочке до большого дома, задняя стена которого упиралась в Лувр. Человек коротко постучал в дверь, которая тотчас открылась и поглотила обоих посетителей.
Оба быстро пересекли темный внутренний двор, вошли еще в какую-то дверь и внезапно оказались в ярко освещенном вестибюле. Когда глаза Виньяка привыкли к свету, таинственный человек, который привел его сюда, исчез.
Виньяк осмотрелся. В конце зала находились две винтовые лестницы, по которым можно было подняться на галерею второго этажа, где, видимо, находились жилые помещения. Два одетых в ливреи лакея охраняли входы на лестницы. В камине под галереей, потрескивая, горел огонь, источая благодатное тепло. Пол был выложен плитами из красного и белого мрамора. Вдоль стен были расставлены удобные роскошные кресла, стены украшали турецкие ковры.
Лакеи стояли неподвижно, как статуи. Виньяк нерешительно потоптался на месте и тоже застыл в неподвижности, там, где оставил его незнакомец. Откуда-то доносились голоса, при этом казалось, что говорившие намеренно старались говорить тише. Потом внезапно наступила тишина. где-то захлопнулась дверь. Кто-то не то задернул, не то открыл портьеру. Послышались удаляющиеся шаги.
Сердце Виньяка билось так сильно, что было готово выскочить из груди. Собственно, он даже не понимал почему. Он сделал вид, что хочет сдвинуться с места, не зная, правда, куда ему идти. Но едва он успел сделать почти незаметное движение, как один из лакеев повернул голову в его сторону. «Тс-с», – произнес он. Потрясенный Виньяк посмотрел на совершенно бесстрастное и неподвижное лицо. Однако за этим приглушенным свистящим приказом ничего не последовало. Посмотрев долгим вопрошающим взглядом в ледяные глаза лакея, Виньяк опустил взгляд и снова застыл в полной неподвижности.
Прошло еще несколько томительных минут. Появился еще один ливрейный лакей и жестом предложил Виньяку следовать за собой. Художник сделал то, что ему велели, подошел к двери, на которую указал ему слуга, и подождал, когда она откроется, а потом вошел в нее, оказавшись в какой-то комнате.
Помещение было маленьким с низким потолком. Здесь тоже горел огонь, распространявший, кроме тепла, приятный сладковатый запах. В кресле, стоявшем в глубине помещения, сидела женщина и рассматривала художника оценивающим взглядом. Виньяк поклонился, потом опустился на колени, стараясь найти нужную меру угодливости и покорности. Взгляд, которым дама одарила Виньяка после того, как он поднялся, сказал ему, что верной меры он так и не нашел. Дама отвела от него глаза с едва сдерживаемым негодованием, потом снова посмотрела на него с оттенком смиренного самообладания. Рука осторожно, словно боясь какой-то заразы, легко поднялась, и женщина жестом велела Виньяку сесть.
– Я надеюсь, что ваш вид нельзя истолковать в том смысле, что по дороге сюда вы привлекли внимание других лиц? Указания, которые вы получили, были, как я все же надеюсь, недвусмысленны, и их строгое соблюдение является залогом и основанием для нашей дальнейшей беседы. Могу ли я с полной уверенностью знать, что вы в полной мере соблюли нашу договоренность?
– Я был вынужден избрать такой путь, который сам по себе не позволил бы мне уделить надлежащее внимание одежде. Кроме нескольких рыб, никто не видел, как я шел сюда.
– Что вполне соответствует вашим же интересам. Принесли ли вы с собой письмо, которое привело вас сюда, или же оно пало жертвой вашей безрассудной переправы?
– Письмо Вашей Светлости…
Повелительным жестом женщина велела ему замолчать.
– Вы принесли письмо?
– Оно здесь, возле моего сердца.
– Отлично. Дайте его мне. Я исхожу из того, что никто, кроме вас, не знает о существовании такого послания. Так, а теперь возьмите его и бросьте в огонь. Наш разговор не займет много времени. Оно и так излишне затянулось и бесполезно потрачено. Я имею задание в нескольких словах объяснить вам суть нашего заказа. Почему выбор пал именно на вас, выходит за пределы моего знания. Заинтересованное лицо и его советники озаботились найти такого человека, который достоин доверия выполнить заказ, не отличаясь при этом вредной многоречивостью. Но так вышло, что выбрали вас. Все мы слуги и рабы Божьи. Но не всем открывается понимать его повеления и действовать согласно Его воле. Отсюда проистекает ропот и крик мелких душ, которые воображают, что лучше, чем немногие избранные, знают, что должно произойти Его Именем. Но мы, которые служим тем, кого Он назначил своими наместниками по вечному праву и закону, должны в такой же мере слушаться их воли и за отсутствием ясных указаний выполнять ее дух. Посему непозволительно руке спрашивать, чего хочет голова. Судьба руки повиноваться – и правильно повиноваться. Вы понимаете меня?
– Вот Господь Всемогущий, свят, великий царь над всей землею…
Женщина прищурила глаза. Виньяк выдержал исполненный таинственности взгляд и воспользовался возможностью рассмотреть даму. Белое лицо было изящно очерчено, моложаво, но странным образом казалось старым. Даже во время разговора лицо оставалось странно застывшим, а голова – неподвижной, покоясь на массивном жабо, венчавшем кораллово-красное платье, плечи которого были так высоко подняты, что остальное тело казалось отодвинутым куда-то вниз. Голову украшали две переплетенные косы, столь же красные, как и тяжелое, ниспадавшее складками платье незнакомой женщины. Ее белое лицо казалось призрачным, и когда слова тягучим потоком снова полились с ее уст, он понял вдруг, почему, собственно, такое юное лицо показалось ему преждевременно состарившимся. Толстый слой белил, наложенных на лицо, подчеркивал предательские складки морщин вокруг рта.
– Хвалите, хвалите Бога, хвалите, хвалите царя нашего. Воистину. Мне было поручено послать за художником, но ко мне привели псалмопевца. Какими еще дарованиями вы обладаете? Было бы очень прискорбно, если бы мы стали искать в вас только одаренного ремесленника, но просмотрели бы сущего ангела.
– Все, что я приношу на продажу, – это труды моих рук и моих глаз, которым Бог даровал способность наблюдать. Если бы Он распорядился по-иному, я сейчас вряд ли стоял бы перед вами.
Он почти физически чувствовал, как его слова погружаются в тело, скрытое красной тканью. Не зашел ли он слишком далеко? Не слишком ли вольно он себя ведет, не выказывая должного уважения? Но что означает эта ходульная проповедь? Они что, устроили проверку, насколько он тверд в догматах веры? Он процитировал псалом только потому, что не знал, чем ответить на своеобразное поведение дамы. Повсюду Виньяку чудились ловушки и подводные камни, скрытой угрозой выступавшие в речах женщины. Он нерешительно потупил взор. Втайне он, однако, продолжал с прежним вниманием наблюдать за мельчайшими деталями ее поведения. Ее лицо было скрыто от него толстым слоем косметики. Но ее осанка, то, как она держала руки, близко сдвинутые ноги, выступавшие из-под красной ткани, позволяют ему угадать очертания тела, скрытые платьем. На ум ему пришло старое изречение: Нет такого человеческого движения, как бы незаметно оно ни было, которому нельзя было бы найти соответствия в какой-либо форме; и нет такой формы, за которой не было бы скрыто какое-либо намерение.