Пурпурная линия
Шрифт:
Последнее, полностью приведенное донесение датировано 27 сентября 1598 года. Речь в нем по-прежнему идет о той же теме и о том, как Бончани лоббирует интересы Флоренции при французском дворе. Примечание издателя так резюмирует тайный обмен письмами:
«В своем последнем донесении от второго декабря посланник вновь выражает тревогу по поводу возможных последствий безумной любви короля к Габриэль: Е da questo amore estraordinorio si pu"o dubitare che alla fine non nascano de'mali d'importanza» [18] .
18
Можно опасаться, что из этой безмерной
На этом переписка обрывается, чтобы возобновиться лишь осенью 1599 года. Но как такое возможно? 2 декабря 1598 года! Значительные события буквально следуют друг за другом! В декабре 1598 года сын Габриэль Александр с большой помпой объявляется потенциальным наследником короны. В январе 1599 года Генрих оказывает беспрецедентное давление на Маргариту, стараясь получить от нее согласие на развод. В марте он открыто объявляет о своей женитьбе на Габриэль. В апреле она внезапно умирает. И Бончани ничего об этом не сообщает? Немыслимо!
Я перевернул страницу. Здесь начинался новый обмен письмами. Но эти документы ни по времени, ни по тематике не отвечали моим целям.
Кто-то оставил или забыл в этом месте закладку. Я взял в руки кусочек картона.
Приглашение на открытие выставки. Никакой даты. Но карточка изрядно пожелтела. Очевидно, в этой книге она пролежала никак не меньше пары лет. Мсье и мадам Жак Болль. Я насторожился, хотя не сразу понял почему. Потом я перевернул пригласительный билет.
LA FEMME DANS L'ART FRANCAIS. [19]
19
Женщины во французском искусстве (фр.).
Вероятно, у господина Болля были такие же интересы, как и у меня. Но что он написал карандашом на пригласительном билете? Я перевернул билет и попытался разобрать неразборчивую надпись. Когда мне это удалось, я на несколько секунд застыл на месте, потеряв дар речи и способность размышлять. Мне казалось, что я сплю.
Они зашифрованы и едва поддаются прочтению.
Можно легко представить, что в этот момент происходило в моей душе. Помню, что от торжествующего предвкушения момента, когда я сейчас возьму в руки эти донесения и прочту их, я не удержался и вскрикнул, отчего смотритель зала строго на меня посмотрел. Я найду Жака Болля, изучу его находку и завершу наконец свой роман, так как в этих депешах найду ответы на открытые до сих пор вопросы.
Просмотрев записи, я удостоверился, что имя Жака Болля уже встречалось мне в процессе исследования в Париже тремя годами раньше. Pourquoi tuer Gabrielle d'Estr'ees? Так называлась маленькая книжка, изданная во Флоренции в 1954 году. Старый листок требования помог узнать, что эта книга была среди прочих заказана в Национальной БИБЛИОТЕКЕ моей собственной рукой. Я не помнил книгу, вероятно, заказал ее только из любопытства, бегло просмотрел и не стал читать, так как она, по моему мнению, отстаивала ложный тезис. Уже в то время я был твердо убежден в том, что Генрих намеренно обманывал Габриэль, как позже и Генриетту д'Антраг, и поэтому не было никакой необходимости ее убивать, о чем так уверенно говорил Жак Болль одним названием своей книги. Может быть, именно поэтому я только просмотрел книжку и отложил ее в сторону? Брюссельская библиотека располагала одним экземпляром, и я с удивлением прочел, что в начале пятидесятых годов бельгийский историк занимался исследованиями в архиве Медичи во Флоренции и нашел недостающие донесения. Объяснение того, почему эти письма не вошли в издание Дежардена Канестрини, содержалось в послесловии. После 2 декабря Бончани и Фердинанд изменили шифр. Издатель, который видел донесения три века спустя после их составления, этого, естественно, не знал, и, таким образом, эти депеши остались не прочтенными и неопубликованными.
Да, в самом деле – почему? Каким образом рассчитывал Жак Болль доказать этот тезис, если его грандиозная источниковедческая находка прямо говорила о том, что Габриэль вообще не играла никакой роли в матримониальных планах Генриха?
Расшифрованные письма доказывали именно то, что Генрих в течение весны 1599 года вел тайные брачные переговоры с Флоренцией. Сам же Болль настолько проникся теорией заговора, что из-за деревьев перестал видеть лес. Запутанное сочинение никем из специалистов никогда не рассматривалось всерьез. Сенсационная находка была забыта.
Почему закладка как по заказу попала ко мне в руки именно в брюссельской Королевской библиотеке, выяснилось довольно скоро. Дело в том, что Болль родился и жил в Брюсселе. К сожалению, в восьмидесятые годы он погиб в автомобильной катастрофе. С большим трудом мне удалось разыскать его вдову и поговорить с ней. На вопрос о том, остался ли после смерти Болля архив и доступен ли он для исследования, женщина ответила, что вскоре после смерти ее мужа все его бумаги были уничтожены.
Таким образом, большая часть из почти двухсот донесений, упомянутых Жаком Боллем в своей книге, до сих пор лежит в архиве Медичи во Флоренции зашифрованными и неопубликованными. Одно из немногих писем, расшифрованных и переведенных со староитальянского языка Жаком Боллем, цитировано мною в конце романа. Это письмо датировано 9 марта 1599 года и доказывает, что уже неделю спустя после публичного обещания женитьбы на Габриэль король вел интенсивные переговоры с Флоренцией относительно размеров приданого Марии Медичи. Потребовалось несколько лет, чтобы подтвердить документально смутную догадку, которую пробудила во мне луврская картина.
ИСТОРИЯ И ИСТОРИИ
Какое именно переплетение обстоятельств определило судьбу Габриэль, не покажут, естественно, и эти письма. Последнее сомнение, что король действовал так только для видимости, чтобы вырвать у Рима согласие на развод, не может быть полностью исключено. Здесь мы подходим к границам исторической науки. Никакой, пусть даже самый сенсационный исторический источник не даст нам возможность проникнуть в сердце человека и в тайны его мотивов. Тот, кто хочет именно этого, должен поменять специальность.
Я не предложил вам истины в последней инстанции и не преподнес самый последний кусочек мозаичной головоломки, венчающий картину. Но тем не менее и этот кусочек позволит нам по-новому взглянуть на произведение искусства, о котором я пишу в своем романе. Передо мной две загадки – загадка картины и загадка тайной переписки. Я наложил их одну на другую и открыл политическую и психологическую драму, суть которой составляет стержень моего повествования. Насколько это допустимо, пусть решают историки искусства и историографы. Кто знает, может быть, в один прекрасный день найдется такой историк искусств, который читает романы, и ему станет интересно расшифровать и опубликовать апокрифическую переписку из архива Медичи во Флоренции?
Я следовал за своей интуицией и сделал то, что обычно не хотят или не смеют делать ученые: верить в фантазии и не доверять так называемым фактам. Это и есть ответ на часто задаваемый мне вопрос, почему я не написал или не захотел написать научную статью на эту тему. Этот вопрос всегда застает меня врасплох и немного печалит, поскольку в нем звучит упрек в том, что я растратил такую интересную и ошеломляющую находку на фикцию, на художественный вымысел.
Обычно я не отвечаю на этот вопрос. Но по зрелом размышлении я, пожалуй, скажу вот что.