Пурпурное сердце

Обыкновенно со смертью героя история заканчивается. Но пока мне не снесут полголовы, эта история даже не начнется.

Только не подумайте, что я страдаю манией величия, раз называю себя героем. Любой может быть героем после смерти, даже я. Так что видите, есть своя прелесть в том, чтобы умереть именно

Ну да ладно, я задерживаю повествование. Мне следует поторопиться, пора умирать.

Но прежде я должен кое-что сказать. Это вовсе не я придумал. Я жил своей жизнью и не лез в чужие дела.

А началось все с радио. Во дворе дома Эндрю. Это Эндрю срежиссировал грядущую катастрофу. Я из тех, кто всегда поддержит компанию. Люди говорят, мне следует покончить с этой привычкой, и, возможно, они правы, только у меня нет времени даже сделать попытку.

И вот наступил тот миг, когда жизнь рухнула. На дворе самый холодный месяц года – декабрь, ветер обжигает лицо, словно сухой лед, и мы с Эндрю стоим, склонившись над «фордом» моего отца. На улице никого, кроме нас и чаек, да и то правда – какой дурак отважится выползти из дома?

Эндрю крутит ручку настройки радиоприемника, ловит станцию, на которой звучит мелодия «Нитка жемчуга». Делает громкость на всю. Я же в этот момент отчаянно сражаюсь со злым ветром, пытаясь прикурить сигарету, зажатую в онемевших пальцах.

Потом музыка замолкает, и по радио звучит мужской голос.

А потом я почти что умер.

Большинство людей не стали бы, конечно, валить вину на радио. Они, скорее, винили бы во всем японцев.

Я пытаюсь анализировать события в реальной перспективе. Трагедии происходят каждый день и по всему миру, но если мне не скажут, то я и не узнаю об этом. И Эндрю не узнает. И тогда ему не придется срываться с места, а мне не придется бежать за ним.

Некоторые люди говорят, что я не должен что-либо делать, если не хочу этого, но то – они. Они просто не были в моей шкуре.

Я опять отвлекаюсь. А должен умирать.

Я мог бы рассказать вам, где нахожусь и как сюда попал, но для вас это будет пустой тратой времени. Реальные люди – те, живые, которым принадлежит эта история с момента моего ухода, – они довольно скоро докопаются до этого. Живые люди умеют препарировать реальность всевозможными «где», «как» и «что». Это у них как хобби.

А я упомянул, что все это произошло десятки лет назад? Иногда я забываю сказать самое главное.

Я знаю, по моему рассказу трудно догадаться о том, что все произошло так давно. Я рассказываю так, будто присутствую в настоящем. Будто все происходит при моем участии. И на то есть причина. Но ее трудно объяснить тем, кто не мертв. Вот вы, например, ощущаете себя во времени и пространстве. А я – нет.

Как бы то ни было, этот эпизод с радио стал началом заката славной жизни. А

Но прежде о том, где я сейчас нахожусь.

Я пробираюсь по болотам в джунглях. Со мной Эндрю и еще человек десять ребят из нашей экспедиции. Идем след в след, высматривая крокодилов. Если кто-то завидит тварь, тут же ее пристреливает. Нас атакуют скорпионы, осы и какие-то гигантские москиты, но защитить нас некому. Каждый сам за себя.

Болото воняет. Весь этот проклятый остров воняет, как будто в его недрах гниет что-то, еще на днях живое.

Спотыкаясь, мы выбираемся на сушу.

Теперь можно повесить ружья на плечи, от чего становится легко и радостно, и я даже закуриваю. Понимаете, мы только что услышали, что пришел токийский ночной экспресс и забрал последних япошек.

Мы пускаемся в пляс: танцуем кекуок.

Мы возвращаемся в Хендерсон Филд, испытывая счастливое облегчение оттого, что выполнили чертовски сложное задание, выкурив вооруженных до зубов япошек из пещер в горе Остен. Оценить всю тяжесть задачи можно только в тот волшебный миг, когда все остается позади.

Боевой дух заметно крепчает.

Мы бредем группками, болтаем, смеемся; кто-то бурчит у меня под ухом, но я слишком счастлив, чтобы прислушиваться и вникать в смысл.

Я впервые счастлив с тех пор, как покинул госпиталь, вернее, с того момента, как выстрел из миномета отправил меня туда. Нет, даже не так: с той самой минуты, когда я стал участником событий. Но я опять забылся. Я не должен говорить об этом. Я вам расскажу почти все, а вот об этом, пожалуй, умолчу.

Прошу прощения, если я немного резок в своих словах.

И вот, наконец, выстрел.

Я принимаю его. Мне всегда везет.

Он разрывает рукав моей куртки и, словно язык пламени, прожигает руку. От его удара меня чуть разворачивает Может быть, от удара. А может, это изумление заставляет меня обернуться, или же я просто осознал то, чему никак не верил до этого самого момента.

Пронзительное ощущение.

Теперь, когда я обернулся, взгляд мой скользит вниз и упирается в дуло американского «браунинга». Беда в том, что мальчишка, лежащий на земле и скрывающийся за дулом пистолета, не похож на американца. Ни малейшего сходства.

Я мертв, только еще не знаю об этом.

Может, мне потребуется лет сорок, чтобы убедиться в этом.

Возможно, вам сейчас любопытно знать, как это японскому мальчишке удалось завладеть американским оружием или как случилось, что он опоздал на токийский экспресс. Вот тут-то и проявляется ваше преимущество. Вопросы весьма уместные, я бы и сам поразмышлял над ними, но мне некогда, я занят собственной смертью.

С этого момента происходящее напоминает замедленную съемку.

Пуля покидает дуло пистолета, нацеленного прямо мне в лоб. Я наблюдаю за ее полетом.