Пурпурное сердце
Шрифт:
Я познакомился с Мэри Энн в последний год учебы, в тот день, когда она перешла в нашу школу после переезда из северной части штата Нью-Йорк.
Вот она сидит на открытой трибуне и наблюдает за тем, как мы с Эндрю бежим дистанцию. Другие ребята ее не интересуют. Только я и Эндрю. Поначалу я этого не замечаю, в отличие от других ребят. Они подтрунивают над этим.
Я так понимаю, что она сидит здесь из-за Эндрю, потому что у него масса достоинств, в отличие от меня. Достоинств. Ну, вы знаете. Обычно я изъясняюсь складно, но сейчас мне трудно подыскать правильные слова, чтобы вам было понятно, что я имею в виду. Даже не знаю, какое слово подобрать. Ну, скажем, он четко знает, что он собой представляет. Он ведет себя так, будто не ведает страха, будто ему все по плечу.
Он, в свою очередь, считает, что она здесь из-за меня, потому что я, как он говорит, симпатичнее. Меня это удивляет. Я не помню, чтобы когда-нибудь считал себя красавцем. И даже начинаю поглядывать в зеркало, чтобы удостовериться в собственной привлекательности.
Вот Мэри Энн – другое дело, есть на что посмотреть. От природы огненно-рыжие волосы, будто пронизанные солнечными лучами, и кожа, словно из фарфора.
«Какая красивая девчонка», – проносится у меня в голове. Но это не более чем мимолетная мысль, наблюдение. Я никогда не мог понять, как можно завестись от подобных мыслей. Другим ребятам это удается без труда. Они как будто родились с этим. Что же до меня – не знаю. Не уверен насчет себя.
После долгих колебаний я спрашиваю, как ей нравится Оушн-сити. Она говорит, что теперь, после того как к ней впервые обратились по-дружески, он ей нравится гораздо больше.
Вроде бы ерунда, не так ли? Но на самом деле словно замкнулась электрическая цепь. Дальнейшее предопределено и неизбежно.
После этого наши отношения развиваются по известному сценарию. Я не имею ничего против, поскольку так оно, наверное, и должно быть. Во всяком случае, мое воображение подсказывает именно такой вариант развития событий.
Она почти нее свободное время крутится возле меня, ребята начинают подкалывать, задавать провокационные вопросы. Они говорят, что я счастливчик, отхватил классную девчонку, советуют держать ее крепко, что я и делаю. Когда мы вместе проводим время, я вижу по их физиономиям, что они хотят от меня услышать. Так что я сочиняю полным ходом. Стараюсь, чтобы все выглядело правдоподобно. Другие парни тоже много говорят о своих девчонках, но откуда мне знать, нормально ли это?
Иногда я ловлю на себе ее изучающий взгляд и задаюсь вопросом, можно ли научиться читать по глазам или с этим нужно родиться.
И поверьте, есть чему удивляться. Начиная с последнего года учебы в старшей школе и до моей отправки на войну. Мы три года были рядом друг с другом, и она все время ждала, когда же что-то изменится в наших отношениях. Ждала и надеялась. Подразумевалось, что перед отъездом на сборы я должен сделать предложение. Это в порядке вещей, ты сам это чувствуешь. Но ни на свиданиях, ни во время долгих вечерних прогулок я так и не решаюсь сказать самого главного.
Не знаю, чем бы все закончилось, если бы за три дня до моей отправки она не взяла инициативу в свои руки.
Поскольку мы с Эндрю записались добровольцами, нам разрешили служить вместе. Собственно, на это мы и надеялись. Черта с два я бы отправился на войну без него.
Итак, буквально накануне нашей отправки я приглашаю ее на последнее свидание – то самое, которое должно запомниться надолго. Беру напрокат отцовский «форд», надеваю костюм и галстук, и мы отправляемся на танцы. Именно это посоветовал мне отец. Он сказал, что мое отсутствие может затянуться, и девушке предстоит долгое и трудное ожидание. Он даже не представлял себе, каким долгим оно окажется.
Но все это потом, а сейчас я гуляю по пляжу со своей девушкой. Идем не спеша под ручку. После танцев мы возвращаемся к отцовской машине. Какое-то шестое чувство подсказывает, что этот вечер должен стать особенным. Я думаю, это и стало причиной случившегося. Ощущение, будто предстоит что-то гораздо более значительное и важное в сравнении с тем, что было раньше.
Идею поехать в парк подала Мэри Энн. Добираться туда довольно долго, но если ей так хочется… Ну, вы понимаете. Это как заветное желание девушки, провожающей парня на войну. Отказать в этом случае невозможно.
Наконец мы в парке, целуемся страстно, как никогда прежде не целовались, и это совсем другое. Она сама расстегивает на мне рубашку, мне приятно чувствовать ее руку на своей груди.
Потом она говорит: «Давай переберемся на заднее сиденье».
Я не совсем уверен в том, что стоит это делать.
Поэтому отвечаю: «Послушай, Мэри Энн, я не думаю, что это правильно».
Кажется, она немного обижена и разочарована. Ей хочется знать, почему нет.
Я говорю: «Мне кажется, я не тот парень, который просит девушку сделать это».
«А ты и не просишь, – говорит она, – это я прошу. Я знаю, что делаю, я уже большая девочка. И могу сама принимать решения».
Я возражаю ей: «Иногда о сделанном сгоряча впоследствии придется горько пожалеть».
Я ненавижу себя за эти слова, мне кажется что я случайно позаимствовал их у своего отца.
Она долго убеждает меня в том, что никогда не станет жалеть о том, что сейчас произойдет между нами.
На что я отвечаю: «Послушай. Конечно, говорить об этом не принято, но что, если я не вернусь? Тогда, выйдя замуж за другого, ты пожалеешь о том, что сделала сегодня».
В последнее время я слишком часто говорю об этом. Совсеми, кого знаю. Ну, о том, что могу не вернуться. Это путает всех, хотя внешне все спокойны. Но мне достаются укоризненные взгляды. Которые мне совершенно не понятны, потому что ведь все мы знаем, что всякое может случиться. Так почему же не сказать об этом вслух? Мэри Энн другая. Сейчас как раз такой момент, когда я понимаю, что она совсем другая. Что в ней я могу найти то, чего нет ни в ком другом.
Она смело смотрит правде в глаза.