Пушки и колокола
Шрифт:
– Я благодарю тебя, Великий князь Московский, – склонился в ответ Витовт. – Благословенна та земля, правителем которой столь славный муж является.
– Коль так, то и условились. Ступайте, – кивая гостю и брату, отпустил правитель. – Ты проделал большой путь и не меньший тебе предстоит пройти. Отдохни в хоромах княжьих. – Витовт кивнул в знак согласия. – А тебе есть что сказать, – остановил он замявшегося от неожиданности Булыцкого.
– Да, князь, – поклонившись, отвечал учитель.
– По-твоему все складывается, – дождавшись, когда затворится дверь, негромко проговорил Донской. – От Бога ты, Никола.
– Благодарю тебя, –
– Да хоть и так, не зазнавайся да в гордыни грех не скатывайся.
– Добро, князь, – снова поклонился в ответ тот.
– Лодьи – то княжичу забава, да не тебе воля. Ты, а паче я обещание дал, так и негоже литовцам уподобляясь, от слов своих отрекаться. Пойдете в Переславль-Залесский, пока суеты с Витовтом улягутся, а там, как холода ударят, домой воротитесь. Даст Бог, к тому времени и Софья прибудет. Сразумел, что толкую?
– Сразумел, князь.
– Поучай князя будущего да про диковины свои не забывай, – усмехнувшись, Донской выложил на стол оставленные пенсионером образцы первых листов. – Дворовые чуть как сор не выкинули. Им-то что? Диковина, да не диковина. Ключник остановил да дельным признал. – Только сейчас пенсионер заметил, что одна сторона листа уже исписана. – Лепше, чем береста, да с иноземной пока не тягаться.
– Так то – первый-то лист, – всполошился в ответ Николай Сергеевич. – Для того и принес, чтобы в деле у писаря проверить. Что, может, не так? Оставил только по маете.
– Гриньку кликните, да пусть расскажет Николе про то, как бумага ему московская, – распорядился Дмитрий Иванович. – Да не тянет пусть. Гостю, вон, в поход завтра долгий. Отдохнуть надобно будет.
– Благодарю, князь.
– Ступай. Тебе отдых надобен, да и мне – покой. С Витовтом в родственниках… Даже и не ведаю: лад то или худо, – чуть помолчав, продолжал князь. – Оно, хоть и, даст Бог, родственниками станем, так и Владимир Андреевич с Ольгердом тоже – родня были. Ну так и что с того? Пока жив был Ольгерд, так вроде и худой, да мир. Как не стало его, так и опять – не пойми чего. Что Витовт, что Ягайло – поля одного ягоды. Им сейчас забота одна – тевтоны. Беда эта им нынче паче, чем власть… Что она, ежели тебе тут и рыцари, и от брата невесть чего ждать? – проворчал он. – С кем сподручней, с тем и пойдут. Латиняне… Православные… Кто защиту даст, тот и землями властвовать будет.
– Так, может, Киприан… – осторожно начал Николай Сергеевич.
– Может. На него и уповаю да на волю Божью. Ступай, – помолчав, князь отпустил трудовика. – Да Гриньку жди. Он тебе поведает, что да как, – князь задумчиво поглядел на исписанный лист. – Пока в походе будешь, хоромы под университет поднять велю.
Ох, как чувства переполняли Николая Сергеевича, когда домой он шел! С одной стороны, петь хотелось, скакать и прыгать. С другой – голова теперь болела о новой беде: как оно дальше-то вывернется. Витовт, тот до славы ох как охоч был! Вон, и на Орду пошел, посулам Тохтамыша поверив. Тохтамыш – жив и, судя по новостям, делает то, что и должен был по истории, Витовт силы укрепит за счет Дмитрия Донского. Раз так и раз руки развязаны, то пойдет ведь на Орду. Пойдет – чем угодно поклясться готов был пенсионер! Хоть и не по своей воле появившись здесь, перекрутил он историю на иной манер, и вот теперь – пожалуйста! Что в лабиринт угодил, не представляя, как и куда двигаться.
Задумавшись, он и не заметил, как ноги принесли его к дому, у которого поджидал уже невысокий
– Ты, что ли, Николой будешь? – отвлекшись от разговора и настороженно поглядывая на подошедшего мужчину, поинтересовался тот.
– Ну я, что ли, – рассеянно отвечал тот. – А ты, стало быть, Гриня?
– Он самый. Раб божий, худой обтянут кожей, – невесело усмехнулся мужичок.
– Ключник, что ли, княжий?
– Он самый, – довольно подбоченился мужичонка. – Как есть, на духу перед тобой.
– Про бумагу что скажешь?
– А то и скажу, что шершава. Перо запинается, да думка мается.
– Будет тебе гладкая, – кивнул в ответ трудовик. Потом уже, указывая в сторону парней, продолжил: – Вот тебе – лицо наипервейшее. С ним по бумаге и решай.
– Тот, что пьяненький, твой мастер-то? – тот обнажил в задорной улыбке ряд крепких зубов.
– А хотя бы и он. Дело мастера боится, а мастер что, не людина, что ли? – Гриня вместо ответа оценивающе поглядел на Матвейку. Потом, почесав бороденку, задумчиво прогудел:
– А что не в свое-то дело лезет? По бумаге мастер, так и в питейное нос не казал бы.
– Ждан тебе в помощь, – трудовик коротко кивнул в сторону приподнявшегося на завалинке парня.
– Ох и нелюбезен, отец, – снова расплылся в улыбке писарь.
– А чего любезничать-то? Завтра с утра и уезжаю, так что не до разговоров пустых. Бог тебе в помощь да Ждан верный.
– Раз так, то и спросу нет, – удовлетворенно кивнул Гриня. – Ты – хозяин, тебе и решать. Юнца в робу мастера нарядил, так твоя и на то воля.
– Ты не на рожу гляди, да на руки: умелы или нет! А к рукам – так и голова толкова, так и лад.
Гриня кивнул в знак согласия и, взяв в руки сверток, принялся что-то там объяснять внимательно слушавшему парню. Булыцкий же отправился спать. Завтра подъем ранний был, и стоило как следует отдохнуть.
Глава 9
Утром следующего дня из ворот Москвы вышла длинная колонна юных отроков в сопровождении небольшой группы старших и нескольких обозов, запряженных невысокими косматыми лошаденками. Беззаботно о чем-то болтая, потешники, шагая в ногу – результат усиленной муштры, – явно готовились к какому-то увлекательному путешествию. Хотя, конечно, стороннему наблюдателю могло показаться, что не по годам юные ратники, – как можно было судить по закинутым за спины лукам, болтающимся у пояса деревянным мечам да по обозным телегам, загруженным аккуратно сложенными щитами да остальной военной амуницией, – уж чересчур веселы. Да и для полноценного похода народу было явно недостаточно: от силы – полторы сотни душ, плюс – десятка два взрослых. Мальцы как на подбор: красивы, статны, высоки. Прямо-таки женихи на выданье, пусть и вразнобой одетые! Занятые своими делами смерды, видя эту колонну, побросав дела, тачки да машины для бега, собирались у обочины дороги. Наваливаясь на черенки кос, мужики, не понимая, что происходит, на всякий случай крестились свободными руками. Бабы – те поперву крестными знамениями юнцов осеняя, а потому уже и сами крестились. Девки, тайком бросая взгляды на марширующих в колоннах пацанов. То тут, то там уже раздавались сдавленные гомон да перешептывания.