Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали
Шрифт:
Уже этих заметок хватает, чтобы убедиться, что Пушкин обладал мощным потенциалом в области историографии и мог достойно занять место Карамзина как историографа России. Но не тут-то было! Пушкин хотел писать историю подлинную, а не угождать желаниям царского двора. Еще в восемнадцать лет он пишет:
Но я, поверь – историк не придворный,Не нужен мне пророка важный чин!И эту свою непридворность Александр Сергеевич пронесет через всю жизнь.
Карамзина Пушкин искренне уважал и защищал в печати от нападок Полевого и других критиков. «Карамзин есть первый наш историк и последний
Однако в тот период никто не мог сопоставить карамзинскую трактовку истории России с амбициозными идеями Пушкина на новую методологию изучения исторического процесса. Реально ситуация развивалась достаточно тривиально.
Император поначалу весьма благосклонно отнесся к стремлению Пушкина заняться историей. 22 июля 1831 г. Пушкин писал Плетневу: «Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня на службу, но не в канцелярскую, придворную, или военную – нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы с тем, чтобы я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: так как он женат и небогат, надо ему помочь сводить концы с концами. Ей-богу, он очень со мной мил».
Пушкин действительно был допущен к архивам, написал и издал «Историю пугачевского бунта», собрал обширный материал по жизни и деятельности Петра Великого. Но одновременно поэта с супругой обязывали посещать Аничков дворец и иные официальные великосветские балы. Это по многим причинам раздражает Пушкина. Он пытается манкировать многими приглашениями. Это вызывало недовольство императора и сильно огорчало Наталью Николаевну. Результатом этого конфликта стало присвоение Пушкину камер-юнкерства, обязывающего его в обязательном порядке посещать все официальные мероприятия.
Мать Пушкина Надежда Осиповна пишет своей дочери Ольге: «Александр, к большому удовольствию жены (курсив наш. – Н. П.), сделан камер-юнкером. Говорят, что на балу в Аничковом дворце она была положительно очаровательна. Возвращается с вечеров в четыре или пять часов утра, обедает в восемь часов вечера; встав из-за стола, переодевается и опять уезжает».
У Александра Сергеевича была совершенно другая реакция на свое назначение. В дневнике он записывает: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове… Так я же сделаюсь русским Данжо». Маркиз де Данжо, будучи адъютантом Людовика XIV, вел дневник интимных подробностей частной жизни короля.
Потенциальный историограф России одним мановением руки самодержца низводился до уровня историографа альковной жизни императорского двора! Пушкин понял, какую пощечину он получил.
Пытаясь хоть как-то развязать ситуацию и ответить за свое унижение, Александр Сергеевич уже 25 июня 1834 г. подает официальное прошение об отставке на имя графа Бенкендорфа: «Семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, и я вынужден оставить службу, и прошу Ваше превосходительство получить для меня на это разрешение. В виде последней милости я просил бы, чтобы данные мне его величеством право посещать архивы, не было от меня отнято».
Казалось бы все логично. Раз я не историограф Петра Великого, а всего лишь «мальчишка» камер-юнкер, то отпустите меня в добровольную ссылку, где я хочу работать над архивами, а не посещать ежедневные балы в Аничкове. Однако реакция власти на прошение об отставке была столь жесткой, что Пушкин понял: ни о какой работе не может быть и речи. Об этом он писал жене в середине июля: «На днях хандра меня взяла; подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул, и Христом и Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так?» А дальше уже мысль о близкой смерти и о молве, которая ляжет на плечи детей. «Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как мила была на Аничковых балах».
Вот, собственно, почти вся история о несостоявшемся великом историографе России Александре Сергеевиче Пушкине. Хотя упоминание историографа есть в анонимном дипломе, который послужил поводом дуэли и гибели поэта. «Полные кавалеры, командоры и кавалеры светлейшего ордена всех рогоносцев… единодушно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена всех рогоносцев и историографом Ордена».
Вот куда спустили историка не придворного! Вот где открываются глубокие корни подлинной причины устранения поэта из жизни.
Хотя есть и другие мнения. Замечательный специалист по Пушкину Э.С.Лебедева пишет: ««Адские козни», о которых твердил после разразившейся катастрофы князь Вяземский, – это не «происки самодержавия», как хотелось думать советским историкам» [25] . Причем здесь «советские историки?» П. Е. Щеголев, отсидевший три года в Петропавловской крепости, отнюдь не за большевистские воззрения; Тынянов, Вересаев, Модзалевский имели свои суждения об отношениях Пушкина и властей. Они были самостоятельными в своих исследованиях. Или они должны были все любить царизм и конкретно Николая Павловича?
25
Лебедева Э. С. Духовный труженик. СПб.: Наука, 1999. С. 400.
Чтобы не вдаваться в эту странную полемику приведу лишь один факт. В. А. Жуковский робко предлагал императору оказать посмертные почести Пушкину на уровне тех, что были оказаны Карамзину. Д. В. Дашкову царь сказал: «Какой чудак Жуковский! Пристает ко мне, чтобы я семье Пушкина назначил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?» Вполне «по-советски» отшил царь Пушкина и от историографии и от достижений в области развития русской литературы. Значение Пушкина как историографа не исчерпывается объемом его исторических работ, к завершению которых у него возникало множество препятствий. Охлаждение общества к изучению истории вызывало в нем отчаяние: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим… Прошедшее для нас не существует. Жалкий народ».
Когда граждан страны связывает лишь территория проживания или форма паспорта, когда они не ощущают исторического, духовного единения, то сама власть становится атрибутивной и неэффективной.
Россия и Пушкин
«День литературы». Николай Яковлевич, вы – признанный специалист в области экономики, доктор наук, академик Российской академии наук. И вдруг выходят ваши книги «Последняя игра Александра Пушкина» (2003) и «Александр Пушкин. Загадка ухода» (2005), в которых вы даете весьма отличную от установившейся в пушкинистике версию последних лет жизни поэта. Откуда этот вроде бы совершенно побочный, можно даже сказать – непрофессиональный интерес к Пушкину?