Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы
Шрифт:
Не случайно он обмолвился однажды:
Умна восточная система, И прав обычай стариков: Они родились для гарема Иль для неволи теремов.Действительно, только гарем, охраняемый стражей из вооруженных евнухов, мог явиться достаточно надежной гарантией женской верности для этого мученика ревнивого воображения.
Теоретическое пренебрежение к женщине и к любви на практике с необходимостью ведет к половой распущенности. Покорный своей страстной природе Пушкин принес много жертв Афродите. В этом нет ничего неожиданного, особенно если вспомнить нравы и привычки среды, к которой он принадлежал. Гораздо удивительнее, что ему ни разу, и ни при каких обстоятельствах, не пришло в голову усомниться в естественности и законности предоставленного мужчине права покупать женское тело за деньги.
Без малого за сто лет до Пушкина Жан-Жак Руссо, посетив одну из знаменитых венецианских куртизанок, залился слезами при мысли, что существо, так щедро одаренное богом и природой, вынуждено торговать собой. Об этом рассказано в его «Исповеди», и, с точки зрения господствовавших в том веке понятий, это казалось столь дико и странно, что Вольтер считал названный эпизод наилучшим доказательством сумасшествия Руссо. Пушкин, рожденный в предпоследний год XVIII столетия, во многих отношениях остался верным духовным сыном Вольтера. Весьма вероятно, что он не смог бы понять и русских продолжателей Руссо — Ф. М. Достоевского с его Соней Мармеладовой и Л. Н. Толстого с Катюшей Масловой. О публичных домах он говорит в веселом, беззаботном тоне, ставя эти учреждения в один ряд с ресторанами, театрами и даже… с книжными магазинами.
Ф. Ф. Вигелю, былому соратнику по «Арзамасу», он сообщает с сокрушением:
Но в Кишиневе, видишь сам, Ты не найдешь ни милых дам, Ни сводни, ни книгопродавца…В 1826 г. он пишет, задыхаясь от скуки в своем деревенском затворе: «Когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы, парижские театры и бл…й, то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство».
Очень известная в свое время Софья Астафьевна, содержательница фешенебельного веселого дома, излюбленного гвардейской молодежью Петербурга, хорошо знала Пушкина. Он появлялся под ее гостеприимным кровом и в первые годы своего петербургского житья, и много позднее, накануне женитьбы и даже после нее. «Мы вели жизнь довольно беспорядочную, — говорится в черновом наброске, относящемся, может быть, к первоначальной редакции „Пиковой Дамы“. — Ездили к Софье Астафьевне без нужды побесить бедную старуху притворной разборчивостью». Это черта автобиографическая. Один из участников этих проказ, много лет спустя вспоминая о них, невольно, надо полагать, приукрасил истину: «Они, бывало, заходили к наипочтеннейшей Софье Астафьевне провести остаток ночи с ее компаньонками. Александр Сергеевич, бывало, выберет интересный субъект и начинает расспрашивать о детстве и обо всей прежней жизни, потом усовещивает и уговаривает бросить блестящую компанию, заняться честным трудом, идти в услужение, потом даст деньги на выход… Всего лучше, что благовоспитанная Софья Астафьевна жаловалась на поэта полиции, как на безнравственного человека, развращающего ее овечек».
Можно думать, что с приютом Софьи Астафьевны связана жанровая картинка в стихах, найденная среди черновиков Пушкина и замечательная невозмутимо спокойным, эпическим тоном, в котором ведется повествование:
Сводня грустно за столом Карты разлагает. Смотрят барышни кругом, Сводня им гадает — «Три девятки, туз червей И король бубновый». — Спор, досада от речей И при том обновы… А по картам — ждать гостей Надобно сегодня. Вдруг стучатся у дверей; Барышни и сводня Встали, отодвинув стол; Все толкнули це…ку, Шепчут: «Катя, кто пришел, Посмотри хоть в щелку». Что? Хороший человек… Сводня с ним знакома; Он с бл…ми целый век, Он у них, как дома. Бл…и в кухню [руки мыть] Все бегом, прыжками, Обуваться, букли взбить, Прыскаться духами. Гостя сводня между тем Ласково встречает, Просит лечь его совсем. Он же вопрошает: «Что, как торг идет у вас — Выручки довольно?» Сводня за щеку взялась И вздохнула больно: «Верите ль, с Христова дня Ровно до субботы Все девчонки у меня Были без работы. Хоть и худо было мне, Но такого горя Не видала я во сне, Хоть бежать за море. Четверых гостей, гляжу, Бог мне посылает. Я бл…й им вывожу, Всякий выбирает. Про…лись они всю ночь, Кончили, и что же? Не платя, пошли все прочь, Господи, мой боже!» Гость ей: «Право, мне вас жаль; Здравствуй, друг Аннета! Ах, Луиза! Что за шаль! Подойди, Жаннета, А, Луиза, — поцелуй! Выбрать, так обидишь. Так на всех и встанет х…й, Только вас увидишь!» «Что же, — сводня говорит, — Хочете ль Жаннету? В деле так у ней горит. Иль возьмете эту?» Сводне бедной гость в ответ: «Нет, не беспокойтесь, Мне охоты что-то нет. Девушки, не бойтесь!» Он ушел — все стихло вдруг, Сводня приуныла, Дремлют девушки вокруг, Свечка вся оплыла. Сводня карты вновь берет, Молча вновь гадает, Но никто, никто нейдет — Сводня засыпает.Поистине целая бездна отделяет нас от «Записок из подполья» или от тех глав «Преступления и наказания», где Раскольников беседует с Соней [2] .
После ссылки и до самой кончины Пушкин находился под бдительным надзором жандармов и полиции. Но на его галантные похождения начальство глядело сквозь пальцы. «Laisses le courrier le monde, chercher des filles», — советовал генералу Бенкендорфу шпион, вертевшийся в большом свете. И, по-видимому, этот совет был принят к руководству.
2
Интересно отметить, что Достоевский в середине сороковых годов мог знать Софью Астафьевну если не лично, то понаслышке. Намек на это содержится в повести «Чужая жена», напечатанной в 1848 г. в «Отечественных Записках».
Далеко не всегда высшая полицейская власть являлась столь снисходительной. Так, в 1829 г. с одним из ближайших друзей Пушкина князем П. А. Вяземским стряслась очень неприятная история: тайные агенты донесли куда следует, что князь — человек женатый и солидный — провел с Пушкиным ночь в веселом доме. Пушкина никто не думал беспокоить по этому поводу. Но князь по возвращении в Москву получил от московского генерал-губернатора бумагу, в которой говорилось, что правительству известно его развратное поведение и что в случае, если он будет вовлекать в пороки молодежь, против него будут приняты меры строгости.
Вяземский страшно вознегодовал и собирался даже уехать навсегда за границу. Пушкин, напротив, отнесся к этому происшествию очень легкомысленно: «Сделай милость, забудь выражение развратное его поведение.Оно просто ничего не значит. Жуковский со смехом говорил, будто бы говорят, что ты пьяный был у бл…й и утверждает, что наша поездка в неблагопристойную Коломну к бабочке — Филимонову подала повод к этому упреку. Филимонов, конечно, борделен, а его бабочка, конечно, рублевая, паршивая Варюшка, в которую и жаль, и гадко что-нибудь нашего всунуть. Впрочем, если бы ты вошел и в неметафорический бордель, все ж не беда».
Я захожу в ваш милый дом, Как вольнодумец в храм заходит.Не следует, однако, слишком доверять этой показной фривольности: вольтерианские стишки и достойные Мефистофеля циничные рассуждения часто бывали только щитом, за которым Пушкин скрывал свои истинные мысли и чувства. Многое можно познать лишь путем сравнения. И достаточно сравнить Пушкина хотя бы с его приятелем А. Н. Вульфом, чтобы сразу заметить кардинальную разницу.
Вульф, моложе Пушкина несколькими годами, находился под сильным его влиянием. Петербургский Вальмон учился у псковского ловеласа. Вульф был холодный сладострастник, хитрый и расчетливый волокита, способный с успехом вести несколько амурных интриг за раз. Изданный несколько лет тому назад подробный дневник его, полный откровенных признаний, содержит любопытный материал для характеристики нравственных понятий, господствовавших среди русского дворянства двадцатых годов. Нужно сопоставить этот дневник с перепиской и самыми вольными стихами Пушкина, чтобы почувствовать, какое огромное расстояние разделяет их авторов. Даже в моральном отношении поэт резко возвышался над окружающей средой. Нет нужды говорить, что порою он бывал не лучше того же Вульфа. Зато в других случаях, когда было затронуто его сердце или загоралось воображение, его голос тотчас же обретал новые интонации.
И он забывал без остатка свою циническую мудрость, свое сластолюбивое эпикурейство и свою дальновидную стратегию хладнокровного соблазнителя.
Глава вторая
Пушкин впервые испытал любовь еще совсем ребенком. В черновой программе автобиографических записок значится: «Первые впечатления. Юсупов сад — землетрясение — няня. Отъезд матери в деревню. Первые неприятности. Гувернантки. [Смерть Николая. Ранняя любовь]. Рождение Льва. Мои неприятные воспоминания. — Смерть Николая. — Монфор. — Русло. — Кат. П. и Анна Ив. — Нестерпимое состояние. — Охота к чтению. — Меня везут в ПБ. — Иезуиты. Тургенев — Лицей».
В той же программе, среди перечисления событий лицейского периода, читаем: «Первая любовь». Итак, сам Пушкин разделял эти два факта, очевидно, не считая свою «раннюю» любовь за настоящую. Действительно, ему могло быть тогда не более 6–9 лет.
Об этом еще совсем ребяческом увлечении Пушкина не сохранилось никаких биографических данных, если не считать вышеприведенной записи в программе. Но в 1815 г. Пушкин в стихотворном «Послании к Юдину» припомнил этот полузабытый эпизод:
Подруга возраста златова, Подруга красных детских лет, Тебя ли вижу, — взоров свет, Друг сердца, милая ***? То на конце аллеи темной Вечерней тихою порой, Одну, в задумчивости томной Тебя я вижу пред собой; Твой шалью стан непокровенный, Твой взор на груди потупленный… Одна ты в рощице со мною, На костыли мои склонясь [3] , Стоишь под ивою густою, И ветер сумраков, резвясь, На снежну грудь прохладой дует, Играет локоном власов И ногу стройную рисует Сквозь белоснежный твой покров…3
Юный стихотворец изображает себя в виде воина, вернув шегося с «поля битвы и чести».