Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы

Сфера интимных отношений Пушкина с окружавшими его женщинами неизменно привлекает к себе повышенное внимание. О сексуальности первого русского поэта публикуется немало претендующих на сенсационность материалов. Как ни банальны рассуждения о бурном «африканском» темпераменте Пушкина, но по сути все его творчество — гимн чувственной любви.

Список сердечных привязанностей Пушкина впечатляет. В апреле 1830 г. в письме В. Ф. Вяземской он писал о Наталье Гончаровой как о своей сто тринадцатой любви. И, как мы знаем, не последней. Примерно за полтора года до свадьбы в альбоме Елизаветы Ушаковой поэт перечислил имена своих любовниц. Пушкинисты называют этот перечень «Донжуанским списком». К сожалению, альбом сохранился не полностью. Многие десятилетия исследователи пытаются соотнести имена из «Донжуанского списка» с реальными женщинами в пушкинском окружении. Одним из таких исследователей был Петр Константинович Губер. Его книга «Донжуанский список А. С. Пушкина» — пожалуй, лучшее на сегодняшний день из всего написанного на эту тему.

Интересна судьба самого П. К. Губера. Он родился 16 сентября 1886 г. в Киеве. Получил высшее образование, весьма далекое от филологии (в 1909 г. в Петербурге окончил экономическое отделение политехнического института, а спустя пять лет — юридический факультет университета). В годы первой мировой войны был на фронте сотрудником Красного Креста, позднее служил военным переводчиком. Демобилизовавшись в конце 1916 г., Губер устроился помощником коменданта биржи труда в Петрограде и с этого времени занялся журналистикой. Активная литературная деятельность началась в 1919 г., когда он стал работать переводчиком в издательстве «Всемирная литература». В 1920–1930 гг. этот литератор опубликовал немало работ под псевдонимом П. Ф. Арзубьев. В 1934 г. он был принят в Союз писателей, а спустя четыре года репрессирован. Умер в заключении весной 1940 г. Посмертно реабилитирован.

Книга П. К. Губера «Донжуанский список А. С. Пушкина» впервые опубликована в 1923 г. О существе своего исследования автор писал: «Самостоятельной разработки источников производить почти не пришлось, и заняться подлинными рукописями Пушкина я также не имел возможности… Я имел дело только с печатным материалом и во многом вынужден был полагаться на выводы и обобщения пушкинианцев-специалистов». В его книге обобщены материалы по «Донжуанскому списку», накопленные к началу XX века. Губер одним из первых попытался идентифицировать имена, перечисленные в ушаковском альбоме. Правда, некоторые из них так и остались нераскрытыми, что объясняется недостатком имевшегося тогда документального материала. Ничего не сказано о Настасье, двух Варварах, Анне, Елизавете, Надежде, Любови, Ольге, Евгении, Александре, Елене. В книге Губера не нашлось места таким близким поэту женщинам, как Е. И. Бароцци-Пущина, Е. М. Истомина, А. М. Колосова, С. С. Киселева, С. М. Дельвиг, А. И. Смирнова-Россет, Д. Ф. Фикельмон.

Уже после гибели Губера стало известно еще об одной странице альбома Ушаковой, где на небольшом оставшемся от рисунков месте рукою Пушкина были дописаны три имени: Елена, Татьяна, Авдотья. Вполне возможно, что в альбоме имелись еще листы, на которых поэт мог записать и другие имена. Таким образом, известный в настоящее время список состоит из тридцати семи имен. До сих пор не все они разгаданы. Например, не ясно, кто скрыт под именем «Любовь». Относительно недавно появилось предположение, что Пушкин имел в виду Любовь Полуектову, сестру Веры Федоровны Вяземской. Понятно, что в списке не упомянуты имена женщин, с которыми поэт сблизился после своей женитьбы. Почему-то он не упомянул в своем любовном списке некоторых женщин, к которым испытывал, и не безответно, серьезные чувства (например, З. А. Волконскую и К. А. Собаньскую).

Некоторые сведения, приведенные Губером, ошибочны. Скажем, Амалия Ризнич вышла замуж не в 1822 году в Вене, а в 1820 в Триесте, где и умерла. Вопреки утверждению автора книги стихотворение «Простишь ли мне ревнивые мечты» посвящено не ей, а Каролине Собаньской, о которой Губер, скорее всего, ничего не знал. Строфа из 1-й главы «Евгения Онегина»:

посвящена Вере Федоровне Вяземской, а не Марии Николаевне Волконской, как считал Губер. Имеются и другие неточности.

Статья П. Е. Щеголева «Любовный быт Пушкинской эпохи», выдержки из дневника А. Н. Вульфа и краткие сведения о женщинах пушкинского круга в изложении современного исследователя Е. Ф. Атачкина дополняют материал книги П. К. Губера.

Вошло в обычай называть Пушкина великим национальным поэтом преимущественно перед всеми другими русскими поэтами.

Нам говорят: Пушкин является в России самым любимым поэтом. Его читали и продолжают читать иногда больше, иногда меньше, исходя из умственных интересов данного поколения, но, в общем, он всегда имел более значительное количество благодарных читателей, чем любой другой автор, писавший стихами на русском языке.

О творчестве Пушкина были написаны лучшие страницы русской литературной критики. Тургенев, Достоевский называли себя его учениками. Наконец, он основал школу: Майков, Алексей Толстой и даже Фет являются его продолжателями в поэзии.

Со школы мы и начнем: секрет, в наше время уже достаточно разоблаченный, состоит в том, что Пушкинской школы никогда не существовало. Как и у Шекспира, у него не нашлось продолжателей. Майков и Толстой, весьма посредственные стихотворцы, пытались воспроизвести некоторые особенности пушкинского стиха, но это им совершенно не удалось в самой чувствительной и деликатной сфере поэтического творчества — в сфере ритма. Что касается Фета, то он, конечно, примыкает всецело к другой поэтической традиции: не к Пушкину, а к Тютчеву.

Знаменитые критики и великие писатели, говорившие о Пушкине, высказали множество глубоких и плодотворных мыслей по поводу его поэзии. Разбирая «Евгения Онегина», Белинский объяснил русскому читателю, каким должен быть нормальный здоровый брак, а Достоевский в известной речи превознес до небес главнейшую русскую добродетель — смирение.

К несчастью, у Пушкина имелись свои собственные понятия о браке, выраженные, между прочим, и в «Онегине», и отнюдь не согласные с взглядами Белинского, а славянофильского смирения у него совсем не было.