Пушкин и Натали
Шрифт:
Романтический облик Натали Гончаровой, усиленный образами ее героинь в живых картинах, оставил яркий след в душе и памяти поэта.
И вновь его письмо к невесте. Пушкин только что покинул Москву и уже спешит поделиться дорожными впечатлениями с милой Натали: «…За несколько верст до Новгорода я нагнал вашего Всеволожского… Мы закончили путь вместе, подробно обсуждая картины князя Голицына».
…В далеком 1830 году вышел в свет журнал «Московский телеграф» с литографией картины Пьера Нарцисса Герена, где Эней, спасшийся из горящей Трои и волею судеб оказавшийся в Карфагене, повествует царице о своих странствиях. Там же для читателей
«Московские любители изящных искусств припомнят, что в числе живых картин, представленных нынешнею зимою у князя Д.В. Голицына, была и Геренова Дидона. Карфагенскую царицу представляла М.А. Ушакова; Энея и Аскания – князь А.С. Долгорукий и А.С. Ланской; сестру Дидоны – Н.Н. Гончарова».
Кто первый? Можете у «Телеграфа»Спросить и хорошенько все узнать…В живой картине вместе с юной Наташей участвовал молодой человек Александр Сергеевич Ланской – ему досталась роль сына Энея Аскания. Не правда ли, какое роковое сочетание имени первого мужа Наталии Гончаровой с фамилией ее второго супруга! Самого же Энея играл князь Долгоруков – тоже Александр Сергеевич!
Будущее подчас, словно позабавясь над смертными, слегка приоткрывает свою завесу, но им не дано распознать тайных знамений.
Живые картины и участие в них первой московской красавицы были тогда поистине у всех на устах.
Но какие же сцены были представлены в тех картинах? Известно, что предпочтение отдавалось мифологическим сюжетам. Та живая картина, в которой играла Натали, поставлена была на сюжет древнеримского мифа о Дидоне. Натали исполняла в ней роль младшей сестры Дидоны, ибо по возрасту она никак не могла предстать в образе самой трагической царицы, и вызывала всеобщий восторг своей небесной красотой.
Вы вдруг в трагическом жаруСедую воскреcили древность…«Карфагенская царица»
Кто же она, эта мифическая Дидона? И какой эпизод из ее необыкновенной, полной героических деяний жизни был представлен вниманию избранной публики в московском особняке князя Голицына?
Дидона – дочь царя Тира, покровителя письменности и наук. Ей суждено было стать женой Акербаса, жреца могучего Геракла, но супружеское счастье длилось недолго… Пигмалион, родной брат Дидоны, убил ее мужа, дабы завладеть всеми его богатствами. Это был тот самый Пигмалион, что, согласно мифу, изваял статую Галатеи и страстно влюбился в нее, а богиня любви Афродита, вняв мольбам художника, оживила его прекрасное творение.
Дидона же, оставшись вдовой, вынуждена была бежать в Северную Африку. Там купила она у берберского царя Ярба землю и основала на ней город-крепость Карфаген. Царь Ярб, покоренный красотой и умом Дидоны, настойчиво домогался ее руки, но она, желая сохранить верность погибшему мужу, его памяти, по собственной воле взошла на жертвенный костер…
Была и другая версия этого мифа, ставшая известной благодаря героическому эпосу «Энеида» римского поэта Вергилия. Царица Дидона страстно полюбила троянского героя Энея, корабль которого страшная морская буря забросила к Карфагену. И когда божественный Юпитер послал к Энею гонца с приказом плыть в Рим, Дидона предпочла смерть на костре разлуке с любимым. Но перед своей гибелью она предсказала кровавую вражду Рима и Карфагена. Пророчество ее, как известно, сбылось.
Миф о карфагенской царице Дидоне был чрезвычайно популярен в европейском искусстве XVII–XVIII веков. Не счесть, сколь много композиторов, поэтов и драматургов вдохновил он на создание опер, поэм и пьес, посвященных великой вдове древности. В России снискали известность две драмы, написанные по мотивам римского мифа с одинаковым названием «Дидона» – Я.Б. Княжнина и М.Н. Муравьева. Воспели жертвенный подвиг царицы и прославленные западные живописцы – Гверчино, Тьеполо, Рубенс запечатлели на своих полотнах героическую смерть Дидоны.
Да и сам Пушкин прекрасно знал этот поэтический миф. В стихотворении «Калмычке», написанном им по пути на Кавказ, всего через три недели после первого неудачного сватовства к Натали Гончаровой, есть такие строки:
Не погружаешься в мечтанье,Когда нет мысли в голове,Не распеваешь: Ma dov`e…«Ma dov`e» – так начиналась ария из итальянской оперы «Покинутая Дидона». И в заметках о русском театре Пушкин пишет об игре одной актрисы «в роли Дидоны» в пьесе Княжнина. И даже о сценическом костюме карфагенской царицы есть упоминание поэта – «в венце и мантии».
«И прелесть Гончаровой»
Встреча Пушкина с «живописной» Дидоной состоялась весной 1830 года в Архангельском, подмосковном имении князя Николая Борисовича Юсупова.
Где циркуль зодчего, палитра и резецУченой прихоти твоей повиновались…Из обычной подмосковной Архангельское стараниями князя превратилось в «Русский Версаль», – загородную резиденцию, поражавшую гостей изысканностью дворцово-паркового ансамбля: триумфальными воротами, великолепным зеленым партером, статуями, террасами, павильонами, храмом-памятником Екатерине II…
И хоть беды, одна страшней другой, преследовали его детище (война 1812 года, бунт господских крестьян, пожар в 1820-м), всякий раз Архангельское возрождалось и хорошело. Правда, москвичи видели иную причину всех злоключений барской усадьбы. «Бедный Юсупов! Бедное Архангельское! – восклицал современник. – Зачем он эдакое имя оставил: архангелы, я думаю, ему не очень покровительствуют, ибо он часто возит туда своих мамзелей». Впрочем, слабость простительная для вельможи, чья молодость пришлась на куртуазный восемнадцатый век.
Милостями матушки-государыни Екатерины Николай Юсупов был вознесен на небывалую высоту. Именно с ее рекомендательными письмами к европейским монархам в 1774 году он впервые покинул пределы Российской империи.
В князе Юсупове счастливо сошлись Восток и Запад. Природа поступила непредсказуемо, обратив потомка ногайского мурзы в просвещенного европейца. Перед молодым дипломатом открылись великие города: Рим и Париж, Лондон и Турин, Венеция и Мадрид; его взору предстали небывалые сокровища. Счастливейшие годы – князь впитывает в себя культуру чужеземных государств, ему дарована редкая и счастливая возможность вести ученые беседы с Вольтером и Бомарше, встречаться с Папой Пием VI. Восемнадцатый век распахивает ему свои объятия.