Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)
Шрифт:
С юношеских лет Долгоруков интересовался генеалогией. В 1840–1841 гг. выпустил «Российский родословный сборник». В 1843 г., будучи в Париже, напечатал там под псевдонимом книжку о знатных русских дворянских фамилиях, полную самых пикантных разоблачений. Ему было предъявлено требование немедленно возвратиться в Россию, и он был сослан на год в Вятку. По отбытии ссылки поселился в Москве, выпустил в четырех томах большой труд «Российская родословная книга». В 1859 г., без разрешения и паспорта, оставил Россию и стал политическим эмигрантом. Напечатал на французском языке памфлет под заглавием «Правда о России», издавал ряд журналов («Будущность», «Правдивый», «Листок»). Он доказывал в них необходимость для России конституционной монархии с двухпалатной системой, но особенный интерес представляли его многочисленные биографические очерки министров и сановников, рисовавшие картины глубокого развращения правящих слоев России. В 1867 г. издал на французском языке первый том «Мемуаров князя Петра Долгорукова», содержащий характеристику главнейших русских государственных деятелей начала восемнадцатого века, кончая Бироном. Герцен восторженно приветствовал книгу в «Колоколе» и писал о ней: «В рассказе детства и отрочества нашего настоящего барства душит подлость, отсутствие
«Князь Долгоруков – характерное и по временам комическое порождение фронды родовитого русского дворянства против самодержавия и узурпации так называемой династии Романовых… Он всерьез считал себя претендентом на русский престол и говаривал: «Романовы узурпаторы, а если кому царствовать в России, так, конечно, мне, Долгорукову, прямому Рюриковичу».
На всех, знавших Долгорукова, он производил отталкивающее впечатление глубоко нечистоплотного в нравственном отношении человека; причину его борьбы с русским правительством объясняли личными мотивами мести за неудавшуюся карьеру, за то, что не удалось сделаться министром внутренних дел и т. п. Н. А. Тучкова-Огарева, видевшая Долгорукова в 1862 г. в Лондоне у Герцена, так описывает его: «Наружность его была непривлекательна, несимпатична; в больших карих глазах виднелись самолюбие и привычка повелевать; он был ужасно горяч и невоздержан на язык в минуты гнева. Каждое ничтожное происшествие, каждое неточное исполнение его желания приводило князя в неописанную ярость… Герцен не чувствовал к нему ни малейшего влечения, но принимал его очень учтиво». Нравственная физиономия Долгорукова хорошо рисуется в его шантажном письме к светлейшему князю М. С. Воронцову. В 1856 г., еще будучи в России, он написал Воронцову письмо, где просил его прислать новые документы в подтверждение происхождения Воронцовых от древних Воронцовых и Вельяминовых, так как представленные Воронцовым документы вызывают в Долгорукове сомнение в их подлинности. А в письмо это вложил записку без подписи, изменив почерк, в которой Воронцов извещался, что если он подарит Долгорукову 50 000 рублей серебром, то генеалогия его появится в «Российской родословной книге» в том виде, в каком желает Воронцов. Воронцов денег не выслал, а записку сохранил. Уже по смерти Воронцова, когда Долгоруков был эмигрантом, французский суд, по иску сына умершего Воронцова, произведши экспертизу шантажного письма, признал его автором Долгорукова и вынес ему обвинительный приговор. Это был низкопробный негодяй, способный на все. В России он так избивал свою жену, что она, вся в синяках, прибегала в Третье отделение к Дубельту просить защиты от мужа. В конце концов она ушла от него. Однажды пришел к нему содержатель типографии Веймар, чтобы получить 650 руб. за напечатание третьей части «Российской родословной книги». Долгоруков предложил ему расписаться в получении денег, ушел со счетом в кабинет как будто за деньгами, через несколько минут воротился и спросил:
– Чего вы еще ждете?
– Как чего, ваше сиятельство? Моих денег.
– Да вы их получили и расписались.
– Вы изволите шутить? Расписаться я расписался, а денег вы мне не давали.
Долгоруков осыпал его ругательствами и велел лакею вытолкать вон.
Князь Иван Сергеевич Гагарин
(1814–1882)
Получил блестящее образование. В 1833–1835 гг. служил в русской дипломатической миссии в Мюнхене и здесь сблизился с поэтом Ф. И. Тютчевым. В конце 1835 г. переехал в Петербург, где продолжал служить в министерстве иностранных дел. Был горячим пропагандистом поэзии Тютчева, познакомил с ней Пушкина, который много стихов Тютчева напечатал в своем «Современнике». В 1836 г. Гагарин жил в одной квартире с князем П. В. Долгоруковым, автором анонимных пасквилей на Пушкина. Пасквили были писаны на почтовой бумаге, употреблявшейся Гагариным, поэтому подозрение в соучастии (совершенно, по-видимому, неправильное) долго тяготело над Гагариным и отравило всю его жизнь. В 1843 г. Гагарин оставил Россию, поселился в Париже, перешел в католичество и поступил в орден иезуитов.
Граф Карл Васильевич Нессельроде
(1780–1862)
Министр иностранных дел при Александре I и Николае I, немец по происхождению, до конца жизни не научившийся правильно говорить по-русски. Был страстным поклонником Меттерниха и являлся его послушным орудием в поддержке идей и системы Священного союза. В 1849 г. настоял на вмешательстве России в австрийские дела с целью подавления венгерского восстания; является также одним из инициаторов Крымской войны. Князь П. В. Долгоруков характеризует его так: «Человек ума не обширного, но необыкновенно хитрого и тонкого, ловкий и вкрадчивый от природы. Искусный пройдоха, обретший большую помощь в хитрости и ловкости своей жены-повелительницы, – столь же, как он, искусной пройдохи и к тому же страшнейшей взяточницы, – Нессельроде был отменно способным к ведению обыденных, мелких дипломатических переговоров. Но зато высшие государственные соображения были ему вовсе чужды… Ленивый от природы, он не любил ни дел, ни переговоров; его страстью были три вещи: вкусный стол, цветы и деньги… Этот австрийский министр русских иностранных дел не любил русских и считал их ни к чему не способными, зато боготворил немцев». Нессельроде был небольшого роста («карлик мой», называет его в своей эпиграмме Тютчев). Современник так описывает наружность Нессельроде: «Черты его лица были тонки, нос с заметным горбом, сквозь очки сверкали удивительные глаза. Не будучи ни горд, ни слишком прост в обращении, он вообще избегал всяких крайностей. Он мало говорил, но когда говорил, то всегда что-нибудь скажет своим сдержанным, хриплым голосом, звук которого нельзя было забыть. Движения его были быстры. Если он переходил в другую комнату, то походка его едва была слышна; неожиданно он оказывался уже там и, казалось, скорее скользил по полу, чем ходил. В немногочисленном обществе он всегда носил темный фрак с портретом государя, украшенным алмазами, в петлице: это высшая награда после ордена Андрея Первозванного».
Графиня Мария Дмитриевна Нессельроде
(1786–1849)
Жена
Была одной из влиятельнейших дам в царствование Николая, салон ее был первым в Петербурге, попасть в него, при его исключительности, представляло трудную задачу; но кто водворился в нем, – рассказывает современник, – тому это служило открытым пропуском в весь высший круг. Как и муж, она всей душой была предана началам Священного союза, преклонялась перед монархом, была врагом всякого оппозиционного движения. Ее почитатель барон М. А. Корф пишет: «Сколько вражда ее была ужасна и опасна, столько дружба неизменна и заботлива. Совершенный мужчина по характеру и вкусу, частью и по занятиям, почти и по наружности, она, казалось, преднамеренно отклоняла от себя все, имевшее вид женственности». Графиня Нессельроде была в самых дружественных отношениях с Геккереном, горой стояла за него в его истории с Пушкиным, была посаженной матерью на свадьбе Дантеса, вечер после дуэли вместе с мужем провела у Геккеренов и не покидала Геккерена до самого его вынужденного отъезда из Петербурга, когда, ввиду царской немилости, все поспешили от него отвернуться. Сомнительно, чтобы к Пушкину она специально питала какую-либо особенную ненависть, якобы за эпиграмму на ее отца. Для нее он был просто либеральный «сочинитель», которого она навряд ли даже и читала, ничтожный камер-юнкер, который мог ее только возмутить своим вмешательством в жизнь милой ей семьи Геккеренов. Об отношении Пушкина к графине Нессельроде рассказывает Павел Вяземский: «Ненависть Пушкина к этой последней представительнице космополитного олигархического ареопага едва ли не превышала ненависть его к Булгарину. Он не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски». В общем, взаимоотношения Пушкина и четы Нессельроде остаются для нас очень неясными. Недавно опубликовано было сообщение одного придворного, что однажды за обедом в Зимнем дворце император Александр II сказал: «Ну, вот теперь известен автор анонимных писем, которые были причиной смерти Пушкина; это Нессельроде».
Клементий Осипович Россет
(1810–1866)
Брат А. О. Россет-Смирновой. Воспитание получил в Пажеском корпусе, служил на военной службе в пехоте, в 1846 г. вышел в отставку майором. Был человек остроумный. В ноябре 1836 г. он был одним из лиц, получивших анонимный пасквиль для передачи Пушкину. На первом конверте стоял адрес Россета с подробным указанием, куда повернуть, войдя во двор, по какой идти лестнице и какая дверь его квартиры. По вскрытии конверта в нем оказался другой, адресованный Пушкину. Подробный адрес свидетельствовал, что письмо послано лицами, бывавшими у Россета, а вид бумаги и почерк навели Россета на подозрение, что письмо писано князем П. В. Долгоруковым или князем И. С. Гагариным, жившими вместе. Россет заподозрил какую-то гадость и не передал Пушкину ни письма, ни своих подозрений. Недели через две к нему пришел Пушкин, сказал, что вызвал на дуэль Дантеса, и просил быть его секундантом. Россет отказывался, говоря, что дело секундантов стараться вначале о примирении противников, а он этого не может сделать, потому что не терпит Дантеса и будет рад, если Пушкин избавит от него петербургское общество; потом он недостаточно хорошо пишет по-французски, чтобы вести переписку, а в этом случае ее нужно вести очень осмотрительно, но быть секундантом на самом месте поединка, когда уже все будет условлено, он не отказывается. После этого Пушкин обратился к графу В. А. Сологубу.
Аркадий Осипович Россет
(1812–1881)
Брат предыдущего. Воспитывался в Пажеском корпусе, служил в гвардейской артиллерии. Впоследствии был виленским губернатором, товарищем министра государственных имуществ и сенатором.
24 января 1837 г., за три дня до поединка Пушкина, Россет пришел в гости к князю П. И. Мещерскому, женатому на дочери Карамзина. Дантес, уже женившийся на Екатерине Гончаровой, подчеркнуто ухаживал за женой Пушкина. Россет вошел в кабинет. Пушкин играл в шахматы с хозяином.
– Ну что? – обратился он к Россету. – Вы были в гостиной. Он уже там, возле моей жены?
Даже не назвал Дантеса по имени. Вопрос смутил молодого офицера. Он, заминаясь, ответил, что Дантеса видел. Пушкин стал глядеть на Россета, наблюдал выражение его лица и что-то сказал ему лестное. Тот весь покраснел, и Пушкин стал громко хохотать над его смущением.
Через пять дней А. О. Россет переносил тело Пушкина с дивана, на котором он умер, на стол. Вспоминая об этом, Россет рассказывал:
– Как он был легок!
Виконт Д’аршиак
(1811 – в конце 40-х)
Француз, атташе при французском посольстве в Петербурге, двоюродный брат Дантеса. По отзыву Сологуба, статный молодой человек, необыкновенно симпатичный. 2 февраля 1837 г., за участие в качестве секунданта в дуэли Дантеса с Пушкиным, принужден был уехать из России.
В 1847 г. Дантес Геккерен писал князю И. С. Гагарину:
«Жизнь д’Аршиака во многом сходна с моей. Как и я, он был женат и счастлив, и, как я, был поражен в самой дорогой для него привязанности. Его жена была дочь маршала Жерара. Его первый ребенок стоил жизни матери. С того времени он живет очень уединенно со своим тестем. Я с ним видаюсь, когда бываю в Париже».
Вскоре д’Аршиак умер, – как сообщает Сологуб, погиб трагической смертью на охоте.
Николай Федорович Арендт
(1786–1859)
Знаменитый хирург. Блестяще окончив петербургскую медико-хирургическую академию, поступил на службу военным врачом и принимал участие во всех кампаниях эпохи наших войн с Наполеоном. Славился как необыкновенно искусный и смелый хирург, совершавший с успехом самые рискованные операции. В большой степени успех этот обусловливался щепетильной чистотой и тщательностью ухода за оперированным. С 1829 г. – лейб-медик. По поручению императора Николая руководил лечением смертельно раненного Пушкина. С точки зрения современной медицины лечение Пушкина было совершенно неправильно и только без нужды увеличило страдания умирающего.