Пушкин

Лотман Юрий Михайлович

20-21 — Я думал: вольность и покой

Замена счастью.

Ср. противоположное утверждение: «На свете счастья нет, но есть покой и воля» (III, 1, 330).

Утраченные Онегиным «вольность и покой» переходят к Татьяне: Она // Сидит покойна и вольна» (VIII, XXII, 13–14).

XXXV — Строфа характеризует круг чтения Онегина. Г. А. Гуковский, считая, что в восьмой главе происходит быстрое идеологическое созревание Онегина, которое, по мнению исследователя, должно привести героя на Сенатскую площадь, подчеркивал значение данной строфы: «Этот список знаменателен; для современника он был понятен. В нем только одно имя вызывает представление о художественной литературе как таковой — Манзони. Остальные — философы, историки, публицисты и естествоведы (физиологи, врачи). Онегин от верхоглядства, светского полуневежества, скрашенного уменьем говорить обо всем, серьезно погружается в мир знания, стремится «в просвещении стать с веком наравне» (Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957, с. 260). С этим трудно согласиться, так же как и с утверждением Н. Л. Бродского о том, что «перечень авторов

говорит, что Евгений продолжал следить за разнообразными течениями европейской науки и литературы…» (Бродский, 304). Трудно назвать стремлением «следить» за течением науки и литературы чтение авторов, из которых лишь Манзони принадлежал современности, а остальные писали в XVIII или даже XVII веке. Если пытаться найти в перечне онегинских книг какую-то систему, то самым поразительным будет их несовременность. Это совсем не те книги, которые жадно читает сам П, просит у друзей в Михайловском или добывает через Е. М. Хитрово в Петербурге. В отличие от утверждения Г. А. Гуковского, список поражал современников именно бессистемностью и странностью. Вот мнение В. К. Кюхельбекера: «Из худших строф 35-я, свидетельствующая, что Александр Сергеевич родной племянник Василия Львовича Пушкина, великого любителя имен собственных; особенно мил Фонтенель с своими творениями в этой шутовской шутке» (Кюхельбекер, с. 101–102). Кюхельбекер имеет в виду ряд перечислений в стихотворениях В. Л. Пушкина:

Вергилий и Омер, Софокл и Эврипид, Гораций, Ювенал, Саллюстий. Фукидид <…> Не улицы одне, не площади и домы Сен-Пьер, Делиль, Фонтан мне были там знакомы. (Поэты 1790-1810-х годов, с. 665 и 667).

Однако Кюхельбекер, вероятно, помнил и пародию И. И. Дмитриева:

Какой прекрасный выбор книг! Считайте — я скажу вам вмиг: Бюффон, Руссо, Мабли, Корнилий, Гомер, Плутарх, Тацит, Виргилий, Весь Шакеспир, весь Поп и Гюм, Журналы Аддисона, Стиля… И все Дидота, Баскервиля! (Дмитриев, с. 350; ср. с. 348).

Правильнее согласиться с автором, что Онегин «стал вновь читать» все «без разбора», «не отвергая ничего», хотя это и противоречит концепции духовного возрождения Онегина в конце романа. Гиббон Эдуард (1737–1794) — англ, историк, автор капитального исследования «История упадка и разрушения Римской империи». В пушкинскую эпоху Гиббон — классический автор. Его читают: М. Погодин в 1831 г. просит П купить ему Гиббона (XIV, 171), в 1836 г. Вяземский просил у П мемуары Гиббона (XVI, 128). В Чите кружок ссыльных декабристов перевел «Историю упадка…» (см.: Беляев А. П. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. СПб., 1882, с. 229). Однако Гиббон воспринимался как историк уже прошедшего века. М. С. Лунин считал, что «одна страница Тацита лучше знакомит нас с римлянами, чем вся история Роллена или мечтания Гиббона» (Лунин М. С. Соч. и письма. Пб., 1923, с. 20). В «Истории села Горюхина» Белкин не без иронии уподоблен Гиббону: «Ныне, как некоторый мне подобный историк, коего имени я не запомню (вариант: «некоторый англичанин»), оконча свой трудный подвиг, кладу перо и с грустию иду в мой сад…» (VIII, 1, 133; VIII, 2, 705). Руссо — см. с. 153. Манзони Алессандро (1785–1873) — итал. поэт и романист, романтик. П высоко ценил роман Манзони «Обрученные», который читал по-французски. Однако некоторые публицистические произведения Манзони он читал в подлиннике. Книги Манзони имелись в библиотеке П. См.: Рукою Пушкина, с. 555–556. Гердер Иоганн Готфрид (1744–1803) — нем. философ, фольклорист, автор трактатов «Идеи о философии истории человечества», «Критические леса, или Размышления, касающиеся науки о прекрасном» и др. Онегин, видимо, читал Гердера во французских переводах. Шамфор Себастьен-Рок-Никола (1741–1794) — франц. писатель, автор книги изречений «Максимы и мысли» и сб. «Характеры и анекдоты». П и Вяземский интересовались Шамфором и как бытописателем, и как мастером афоризма. Один из афоризмов Шамфора, возможно, откликнулся в EO, см. с. 221, Madame de Sta"el — см. с. 212. Биша Мари-Франсуа-Ксавье (1771–1802) — знаменитый франц. физиолог, автор «Физиологических исследований о жизни и смерти». Тиссо — неясно, имеется ли в виду Тиссо Симон-Андрэ (1728–1797) — врач, автор популярных в XVIII в. медицинских трудов (были переведены на русский язык его книги: Онанизм. Рассуждение о болезнях, происходящих от малакии. М., 1793; О здравии ученых людей. СПб., 1787; Наставление народу в рассуждении его здоровья. СПб., 1781) или малоизвестный литератор Тиссо Пьер Франсуа (1768–1854) — автор «Очерка войн революции вплоть до 1815 г.» и некоторых незначительных сочинений. Бель Пьер (вернее, Бейль) (1647–1706) — франц. философ скептического направления, автор «Исторического и критического словаря». Словарь Беля П упомянул в «Путешествии из Москвы в Петербург» — XI, 228–229. Фонтенель см. с. 318.

Стоит ознакомиться с этим разнородным материалом, чтобы понять, что найти единую объединяющую формулу для интереса к нему так же трудно, как и объяснить сближение Онегина с декабристами интересом к Тиссо или Биша, равно как и к насмешившему Кюхельбекера Фонтенелю.

9-11 — И альманахи, и журналы… Где нынче так меня бранят… Восьмая глава писалась в обстановке резких нападок критики на П. Объединение таких различных, по существу взаимовраждебных критиков, как Булгарин, Греч, Надеждин, Полевой, в их едином осуждении поэзии П, превратило критику 1829–1830 гг. в журнальную травлю поэта. Сигнал был подан Булгариным,

резко отрицательно оценившим в «Сыне Отечества» «Полтаву». Еще суровее осудил поэму в «Вестнике Европы» Надеждин. Разбирая «Полтаву», «Графа Нулина» и EO, Надеждин обвинял П в «нигилизме» и «зубоскальстве», поверхностной оппозиционности и мелкотемье. Обвинения эти имели не только эстетический характер: в критике 1829–1830 гг. все отчетливее звучали ноты политической дискредитации П. После рецензии Булгарина на седьмую главу EO, где обвинение в антипатриотизме было высказано прямо, полемика приобрела исключительно острый характер. Под знаком борьбы «Литературной газеты» А. Дельвига, деятельным участником которой был П, с обвинениями в «литературном аристократизме» и с потоком открытых и тайных инсинуаций прошли для П зима и весна 1830 г. Все эти впечатления были очень живы, когда поэт работал над восьмой главой EO. См.: Вас. Гиппиус. Пушкин в борьбе с Булгариным в 1830–1831 гг. — Пушкин, Временник, 6, с. 235–255.

XXXVI — Онегин как бы второй раз переживает свою жизнь: кабинетное затворничество повторяет затворничество в первой главе («от света вновь отрекся он» (XXXIV, 8), «ему припомнилась пора» (XXIV, 10), чтение повторяет время, когда он «отрядом книг уставил полку, Читал, читал — а все без толку…» (I, XLIV, 5–6). XXXVI строфа дает повторное переживание третьей — пятой глав, погружение в мир народной поэзии, простоты и наивности, составлявших обаяние Татьяны в начале романа.

XXXVII — Идея повторного переживания жизни воплощается в этой строфе в образе фараона — азартной карточной игры. Воображение выступает как банкомет, который мечет перед Онегиным-понтером вместо карт сцены из прожитой жизни. В черновой рукописи банкометом оказывается Рок.

Итог игры горестен для Онегина:

Все ставки жизни проиграл (VI, 519).

Образ п р о и г р а н н о й ж и з н и глубоко волновал П. Сложное отношение П к проблеме игры анализируется в работе: Лотман, Тема карт… Отождествление сцен из романа с рассыпанной по столу колодой карт, уничтожая момент временного развития, движения и упования на «хороший» конец, представляет предшествующее содержание EO в новом, безжалостном свете. Одновременно происходит и эмоционально-стилистическое переосмысление прежних сцен и эпизодов. Так, в четвертой главе встречалась литературно-пародийная картина:

Покоится в сердечной неге, Как пьяный путник на ночлеге, Или, нежней, как мотылек, В весенний впившийся цветок (VI, LI, 5–8).

В повторном просмотре образ трансформируется трагически:

…на талом снеге Как будто спящий на ночлеге, Недвижим юноша лежит, И слышит голос: что ж? убит (VIII, XXXVII, 5–8).

XXXVIII, 5 — А точно: силой магнетизма… — «Качество животного тела, которое делает его способным к влиянию тел небесных и взаимному действию тех, которые его окружают, явное в сходстве с магнитом, убедило меня назвать его животным магнетизмом <…> Действие и сила магнетизма, характеризованные таким образом, могут быть сообщены другим телам одушевленным и неодушевленным». (Определение Месмера. — Цит. по кн.: Долгорукий А. Орган животного месмеризма… СПб., 1860, с. 15). Магнетизм сделался в 1820-1830-х гг. модным словом для обозначения нематериальных влияний. Ср. употребление этого слова Смирновой-Россет (ответ на вопрос, как женщина чувствует возникновение для нее опасности), «…я сидела с Перовским в карете <…> Вдруг я почувствовала опасность.

— Как узнают опасность?

Воцарилось молчание и возник опасный магнетизм» (Смирнова-Россет А. О. Автобиография. М., 1931, с. 193).

6 — Стихов российских механизма… — Стих противопоставлен строкам из первой главы:

Не мог он ямба от хорея, Как мы ни бились, отличить (I, VII, 3–4).

12-13 — И он мурлыкал: В е п е d e t t a иль I d o l m i o… — А. П. Керн вспоминает, что в Тригорском распевались строфы «Венецианской ночи» Козлова на мотив баркаролы «Benedetta si`a la madre» (Пушкин в воспоминаниях современников, т. 1, с. 387).

О популярности баркаролы см. в воспоминаниях О. А. Пржецлавского («Русская старина», 1874, ноябрь, 462). Idol mio — вероятно, дуэттино итальянского композитора Виченцо Габуси: Se, о cara, sorridi (Если ты улыбнешься, милая…) с припевом: Idol mio, pi`u расе non ho (Идол мой, я покоя лишен). Данные об этом см.: Лернер, с. 103, 105.

XXXIX, 11 — На синих, иссеченных льдах… — Зимой на Неве заготовляли большие кубы льда для ледников. С наступлением мартовских оттепелей их развозили на санях покупателям.

XLIV, 8 — Что я богата и знатна… — О понятии «богатства» см. с. 36–37. Знатна — быть знатным означает принадлежать к титулованной знати. Значительная часть русских древнейших боярских родов в начале XIX в. или исчезла, или потеряла титулы и выбыла из числа знати. Знать пушкинского времени в основном образовалась в послепетровскую эпоху. Выйдя замуж за князя N, Татьяна стала княгиней и сделалась знатна. Княжеский титул, в отличие от графского, был коренной, русский, и среди князей могли находиться потомки старинных фамилий, хотя значительная часть также относилась к «новой знати».