Пусть дерутся другие
Шрифт:
Слишком редкий.
Об этом и размышлял уже пятый день, находясь в переделанной под тюремную камеру комнате без окон, да понемногу впадал в апатию, уставая от неопределённости. Закончилось бы это уже. Хоть чем-нибудь.
***
Звуковой сигнал, сопровождаемый препротивной вспышкой лампы под потолком, оповестил о визитёре. Надо подготовиться. Встать, подойти к противоположной от койки стене, ладони упереть в нарисованные жёлтые круги, ноги поставить на выделенные тем же цветом кафельные плитки.
Стойка из полицейского арсенала, неудобная, но кто меня
Тюремно-казарменную шутку я оценил, про себя отбросив из сказанного долю шутки в установленном регламенте для нарушителей и заключённых. Если без подробностей — за любой мелкий проступок либо в морду, либо в печень. За неповиновение, считающееся тяжким прегрешением, пообещали запоминающийся сюрприз. За попытку побега — ящик колы, если сумею добраться до выхода из здания и принудительную кастрацию в случае неудачи.
За нападение на «южан» — смерть.
Доходчиво объяснили, поверил сразу. Потому о побеге не смел и мечтать. Отсюда не убежишь. Кроме железной двери, от людей меня отделяют три решётки, отпирающиеся исключительно с пульта дежурного. В вентиляционном отверстии, забранном плотной сеткой — шланг подачи слезоточивого газа. Две видимые камеры видеонаблюдения, наверняка сколько-то невидимых, датчики, индикаторы, замки, особая программа фиксирует любой мой чих, выискивая в нём злой умысел.
Из мебели — биотуалет с рулоном мягкой бумаги, да цельнометаллическая койка с матрацем и подушкой, сделанными из какого-то жутко прочного, пористого материала. Мягкие, но... полная дрянь. Воздух не пропускают, отчего тело постоянно потеет в и без того жарком климате. Ни душа, ни умывальника. Пить можно из прозрачной пластиковой канистры — её меняют дважды в сутки, во время кормления.
Попади в моё узилище правозащитники — с порога попадают в обморок.
Такая ограниченность в элементарных бытовых условиях объяснялась обычной практичностью. Помещение предназначалось для временной передержки, а не постоянного проживания. Потому с обустройством особо никто и не заморачивался. Без помывки пару-тройку дней можно прожить, как и без чистки зубов. Не сдохнешь.
Попал — привыкай.
Из всех социальных благ — радио, бесконечно транслирующее однообразные интервью с победителями и репортажи с пресс-конференций. Оттуда и наслушался маршей с прочей пропагандистской белибердой. Иных ведущих начал по голосу узнавать, ненавидя за раздражающий тембр голоса или манеру новостной подачи.
Громко работало, динамики старались. Такая вот издёвка над поверженным противником. Сиди и слушай, как мы вас уделали.
Щёлкнул магнитный замок, с оттяжкой лязгнул засов — самый надёжный запор на все века. Дверь приоткрылась, впуская неразговорчивого тюремщика — дюжего детину с угловатой мордой, и моего недавнего знакомого — Длинного.
Убирать конечности с обозначенных жёлтых пятен пока никто не разрешал. По распорядку, я должен так стоять до окончания всех действий «южанина» и менять положение только по его приказу. А дел у него в моей скромной обители полно: визуально осмотреть имущество бригады, сменить питьевую канистру, поставить на койку контейнер с едой, выдать мне чистые трусы.
Да-да, как любит говаривать Псих. Трусы. Другой одежды заключённому, из-за отсутствия кондиционера, не полагалось.
Старые, после переодевания и кормления, тюремщик без всякой брезгливости уносил с собой.
Меня этот громила игнорировал, будто я — пустое место. Что же, имеет все основания. Даже если гипотетически представить, что я смогу нейтрализовать крепкого бойца, то куда бежать дальше? За дверью, точно известно, притаился ещё один дуболом, готовый ко всему. В этой бригаде, как и в моей... теперь, наверное, бывшей... организация на высоте, все неожиданности предусмотрены. И кто сказал, что в светильнике не спрятана самонаводящаяся турель или световая граната?
Я бы, лично, ни капли не удивился. Дёшево и сердито.
— Можешь встать нормально, — прозвучало за спиной. — Переодевайся. Ешь.
Длинный по-прежнему молчал, привалившись плечом к стене. Задумчивый такой, словно расписание поездов на вокзале читает.
Пока я менял трусы и впихивал в себя принесённый корм — иначе этот спрессованный суп-пюре, растворяющийся в желудке, и не назвать, мой пленитель почёсывал переносицу, тёр подбородок. Так и подмывало спросить в открытую: «Чего мнёшься? Говори!»
Но я молчал. Обращаться без разрешения нельзя. Пил, жевал, ждал.
— Налопался? — поинтересовался детина, отбирая пустой контейнер.
— Да. Спасибо.
Моё «спасибо» ему, конечно, до лампочки, однако отношения нужно налаживать. Желательно, добрые. Тюремщики — каста мстительная, избалованная властью. Портить жизнь они умеют великолепно.
— Маяк, — наконец подал голос Длинный. — Мне сказал Псих, что у тебя есть деньги. Много. В наличных банкнотах Федерации. Только не сказал, где ты их хранишь.
Жевал бы — подавился. Но и без того проглоченное встало колом в пищеводе. Зачем первый номер об этом разболтал? С какой целью? Мои накопления, ещё недавно бережно таскаемые по просторам Нанды, лежат где-то в земле, на нашей разбомбленной позиции. Товарищ о них знал, банкноты видел. Однако он не видел, как я их в закуток, под спальным топчаном, прятал. Никто не видел — на меня тогда что-то нашло, перестраховался.
Или по-другому?
Псих — не продажная гнида, а очень умный человек, неоднократно доказавший свою порядочность. При всех его странностях — практически живой компьютер с необычным программным обеспечением. Таким... для узкого круга пользователей, заточенным под особые задачи.